Л андреев красный смех краткое содержание. «Красный смех. Сочинения по темам

A+ A-

Ослиная шкура — Шарль Перро

Сказка рассказывает о короле, который обезумел от горя после смерти любимой жены и захотел жениться на своей дочери. Принцесса пыталась его остановить, но не смогла и была вынуждена бежать из дворца, надев на себя ослиную шкуру. Нелегко жилось бедной девушке за пределами дворца, но счастье нашло ее в образе прекрасного принца…

Ослиная шкура читать

Жил однажды богатый и могущественный король. Золота и солдат у него было столько, сколько ни один другой король даже во сне не видел.

Жена его была самой красивой и умной женщиной на свете. Король с королевой жили дружно и счастливо, но часто горевали, что у них нет детей. Наконец они решили взять какую-нибудь девушку и воспитывать ее как родную дочь. Случай скоро представился. Один близкий друг короля умер, и после него осталась его дочь, молодая принцесса. Король с королевой тотчас перевезли ее к себе во дворец.
Девушка росла и с каждым днем становилась все красивее и красивее. Это радовало короля с королевой, и, смотря на свою воспитанницу, они забыли о том, что у них нет своих детей.

Однажды королева опасно заболела. День ото дня ей становилось все хуже и хуже. Король дни и ночи не отходил от постели своей жены. А она все слабела и слабела, и доктора в один голос сказали, что королева уже не встанет с постели. Вскоре это поняла и сама королева. Чувствуя приближение смерти, она подозвала короля и сказала ему слабым голосом:

Я знаю, что скоро умру. Перед смертью я хочу попросить вас только об одном: если вы вздумаете жениться во второй раз, то женитесь только на той женщине, которая будет красивее и лучше меня.

Король, громко рыдая, обещал королеве исполнить ее желание, и она умерла.

Похоронив жену, король не находил себе места от горя, ничего не ел и не пил и так постарел, что все его министры приходили в ужас от такой перемены.

Однажды, когда король, вздыхая и плача, сидел в своей комнате, к нему явились министры и стали просить его, чтобы он перестал горевать и поскорее женился.

Но король даже и слышать не хотел об этом. Однако министры не отставали от него и уверяли, что королю непременно следует жениться. Но сколько министры ни старались, их уговоры не убедили короля. Наконец они так надоели ему своими приставаниями, что однажды король сказал им:

Я обещал покойной королеве жениться во второй раз, если найду женщину, которая будет красивее и лучше ее, но такой женщины нет во всем свете. Поэтому я никогда не женюсь.

Министры обрадовались, что король хоть немного сдался, и стали каждый день показывать ему портреты самых замечательных красавиц, чтобы по этим портретам король выбрал себе жену, но король говорил, что умершая королева была лучше, и министры уходили ни с чем.

Наконец самый главный министр пришел однажды к королю и сказал ему:

Король! Неужели ваша воспитанница кажется вам и по уму и по красоте хуже покойной королевы? Она так умна и красива, что лучшей жены вам не найти! Женитесь на ней!

Королю показалось, что его молодая воспитанница-принцесса и в самом деле лучше и красивее королевы, и, не отказываясь более, он согласился жениться на воспитаннице.

Министры и все придворные были довольны, но принцессе это показалось ужасным. Ей вовсе не хотелось стать женой старого короля. Однако король не слушал ее возражений и приказал ей как можно скорее готовиться к свадьбе.

Молодая принцесса была в отчаянии. Она не знала, что ей делать. Наконец она вспомнила о волшебнице Сирени, своей тетке, и решила посоветоваться с ней. В ту же ночь она отправилась к волшебнице в золотой коляске, запряженной большим старым бараном, который знал все дороги.

Волшебница внимательно выслушала рассказ принцессы.

Если ты будешь в точности исполнять все, что я прикажу тебе, - сказала она, - ничего плохого не случится. Прежде всего потребуй у короля платье, голубое, как небо. Такого платья он не сможет тебе достать.

Принцесса поблагодарила волшебницу за совет и вернулась домой. На следующее утро она сказала королю, что до тех пор не согласится выйти на него замуж, пока не получит от него платья, голубого, как небо.

Король немедленно созвал самых лучших мастеров и приказал им сшить платье, голубое, как небо.

Если же вы не угодите принцессе, - прибавил он, - я прикажу повесить вас всех.

На другой же день мастера принесли заказанное платье, и в сравнении с ним сам голубой небесный свод, окруженный золотыми облаками, показался не таким красивым.

Получив платье, принцесса не столько обрадовалась, сколько испугалась. Она опять поехала к волшебнице и спросила, что ей теперь делать. Волшебница была очень раздосадована, что замысел ее не удался, и велела принцессе потребовать у короля платье лунного цвета.

Король не мог ни в чем отказать принцессе. Он послал за самыми искусными мастерами, какие только были в королевстве, и таким грозным голосом отдал им приказание, что не прошло и суток, как мастера уже принесли платье.

При виде этого прекрасного наряда принцесса загоревала еще сильнее.

Волшебница Сирень явилась к принцессе и, узнав о второй неудаче, сказала ей:

И в тот и в другой раз королю удалось исполнить твою просьбу. Посмотрим-ка, удастся ли ему сделать это теперь, когда ты потребуешь у него платье, блестящее, как солнце. Едва ли ему удастся достать такое платье. Во всяком случае, мы выиграем время.

Принцесса согласилась и потребовала от короля такое платье. Король без раздумья отдал все бриллианты и рубины из своей короны, лишь бы платье блестело, как солнце. Поэтому, когда платье принесли и развернули, все сейчас же зажмурили глаза: оно и вправду блестело, как настоящее солнце.

Не радовалась одна принцесса. Она ушла в свою комнату, сказав, что у нее от блеска разболелись глаза, и принялась там горько плакать. Волшебница Сирень была очень опечалена тем, что все ее советы ни к чему не привели.

Ну, теперь, дитя мое, - сказала она принцессе, - потребуй у короля шкуру его любимого осла. Ее-то уж он наверняка не даст тебе!

А надо сказать, что осел, шкуру которого волшебница велела потребовать у короля, был не обыкновенный осел. Каждое утро он вместо навоза покрывал свою подстилку блестящими золотыми монетами. Понятно, почему король так любил и берег этого осла.

Принцесса обрадовалась. Она была уверена, что король ни за что не согласится убить осла. Она весело побежала к королю и потребовала ослиную шкуру.

Король хотя и удивился такому странному требованию, но, не раздумывая, исполнил его. Осла убили и шкуру его торжественно принесли принцессе. Теперь-то уж она совсем не знала, что ей делать. Но тут к ней явилась волшебница Сирень.

Не горюй так сильно, милая! - сказала она. - Может быть, все к лучшему. Завернись в ослиную шкуру и поскорее уходи из дворца. С собой ты ничего не бери: сундук с твоими платьями будет следовать за тобой под землей. Вот тебе моя волшебная палочка. Когда тебе понадобится сундук, ударь палочкой по земле, и он явится перед тобой. Но уходи скорее, не медли.

Принцесса поцеловала волшебницу, натянула на себя мерзкую ослиную шкуру, вымазала лицо сажей, чтобы ее никто не узнал, и вышла из дворца.

Исчезновение принцессы произвело большой переполох. Король разослал в погоню за принцессой тысячу всадников и множество пеших стрелков. Но волшебница сделала принцессу невидимой для глаз королевских слуг. Поэтому королю пришлось отказаться от напрасных поисков.

А принцесса между тем шла путем-дорогою. Она заходила во многие дома и просила взять ее хоть служанкою.

Но никто не хотел брать принцессу к себе, потому что в ослиной шкуре она казалась необыкновенно безобразной.

Наконец она дошла до какого-то большого дома. Хозяйка этого дома согласилась принять бедную принцессу к себе в работницы. Принцесса поблагодарила хозяйку и спросила, что она должна делать. Хозяйка велела ей стирать белье, смотреть за индюшками, пасти овец и чистить свиные корыта.

Принцессу поместили на кухне. С первого же дня прислуга стала над ней грубо насмехаться. Однако понемногу к ней привыкли. К тому же работала она очень усердно, и хозяйка не позволяла ее обижать.

Однажды, сидя на берегу ручья, принцесса посмотрела в воду, как в зеркало.

Взглянув на себя в мерзкой ослиной шкуре, она испугалась. Принцессе стало стыдно, что она такая грязная, и, быстро скинув ослиную шкуру, она выкупалась в ручье. Но когда она возвращалась домой, ей опять пришлось напялить на себя противную шкуру.

К счастью, на следующий день был праздник и принцессу не заставляли работать. Она воспользовалась этим и решила нарядиться в одно из своих богатых платьев.

Принцесса ударила по земле волшебной палочкой, и сундук с нарядами явился перед ней. Принцесса достала голубое платье, которое получила от короля, ушла в свою комнатушку и стала наряжаться.

Она посмотрела на себя в зеркало, полюбовалась чудесным нарядом и с тех пор каждый праздник наряжалась в свои богатые платья. Но, кроме овец да индюшек, никто об этом не знал. Все видели ее в гадкой ослиной шкуре и прозвали ее - Ослиная Шкура.

Случилось как-то, молодой королевич возвращался с охоты и заехал отдохнуть в дом, где Ослиная Шкура жила в работницах. Он отдохнул немного, а потом принялся бродить по дому и по двору.

Случайно он забрел в темный коридор. В конце коридора находилась запертая дверь. Королевич был очень любопытен, и ему захотелось узнать, кто живет за этой дверью. Он заглянул в щелку. Каково же было его удивление, когда он увидел в маленькой тесной комнатушке прекрасную нарядную принцессу! Он побежал к хозяйке узнать, кто живет в этой комнатушке.

Ему сказали: там живет девчонка Ослиная Шкура, она вместо платья носит ослиную шкуру, до того грязную и засаленную, что никто не хочет ни смотреть на нее, ни говорить с нею. Взяли же Ослиную Шкуру в дом пасти овец да чистить свиные корыта.

Больше королевич ничего не узнал. Он возвратился во дворец, но не мог забыть красавицу, которую случайно увидел в дверную щелку. Он жалел, что не зашел тогда в комнату и не познакомился с ней.

Королевич дал себе слово в другой раз непременно сделать это.

Думая беспрерывно о чудесной красавице, королевич тяжело заболел. Мать и отец его были в отчаянии. Они призвали докторов, но доктора ничего не могли сделать. Наконец они сказали королеве: наверное, ее сын заболел от какого-то большого горя. Королева стала расспрашивать сына, что с ним случилось, но он ничего не отвечал ей. Но, когда королева встала на колени и начала плакать, он сказал:

Я хочу, чтобы Ослиная Шкура испекла пирог и принесла его, как только он будет готов.

Королева удивилась такому странному желанию. Она позвала придворных и спросила, кто такая эта Ослиная Шкура.

Ах, это гадкая грязнушка! - объяснил один придворный. - Она живет недалеко отсюда и пасет овец и индюшек.

Ну, кто бы ни была эта Ослиная Шкура, - сказала королева, - пусть она сейчас же испечет пирог для королевича!

Придворные побежали к Ослиной Шкуре и передали ей приказание королевы, добавив, чтобы она исполнила его как можно лучше и быстрее.

Принцесса заперлась в своей комнатушке, сбросила ослиную шкуру, вымыла лицо и руки, надела чистое платье и принялась готовить пирог. Муку она взяла самую лучшую, а масло и яйца самые свежие.

Замешивая тесто, нарочно или нечаянно, она уронила с пальца колечко. Оно упало в тесто да там и осталось. А когда пирог испекся, принцесса напялила на себя противную шкуру, вышла из комнаты, подала пирог придворному и спросила его, идти ли ей с ним к королевичу. Но придворный даже не хотел отвечать ей и побежал с пирогом во дворец.

Королевич выхватил пирог из рук придворного и принялся есть его так поспешно, что все доктора качали головами и разводили руками.

Мало хорошего предвещает такая стремительность! - говорили они.

И правда, королевич ел пирог с такой жадностью, что чуть не подавился кольцом, которое оказалось в одном из кусков пирога. Но королевич быстро вынул колечко изо рта и после того стал кушать пирог уже не так поспешно. Он долго рассматривал колечко. Оно было такое маленькое, что могло прийтись впору только самому хорошенькому пальчику на свете. Королевич то и дело целовал колечко, потом спрятал его под подушку и доставал оттуда всякую минуту, когда думал, что на него никто не смотрит.

Все это время он думал об Ослиной Шкуре, но вслух говорить о ней боялся. Поэтому болезнь его усиливалась, и доктора не знали, что и подумать. Наконец они объявили королеве, что сын ее болен от любви. Королева бросилась к сыну вместе с королем, который тоже был огорчен и расстроен.

Сын мой, - сказал опечаленный король, - назови нам девушку, которую ты любишь. Обещаем, что женим тебя на ней, будь она даже самая последняя служанка!

Королева, обнимая сына, подтвердила обещание короля. Королевич, растроганный слезами и добротой своих родителей, сказал им:

Дорогие отец и мать! Я и сам не знаю, кто та девушка, которую я так горячо полюбил. Я женюсь на той, которой это колечко будет впору, кто бы она ни была.

И он вынул из-под подушки колечко Ослиной Шкуры и показал его королю и королеве.

Король с королевой взяли колечко, с любопытством рассмотрели его и, решив, что такое колечко может прийтись впору только самой прекрасной девушке, согласились с королевичем.

Король приказал немедленно ударить в барабаны и разослать по всему городу скороходов, чтобы они созывали во дворец всех девушек примеривать колечко.

Скороходы бегали по улицам и возглашали, что девушка, которой колечко придется впору, выйдет замуж за молодого королевича.

Сначала во дворец явились принцессы, затем придворные дамы, но, сколько они ни старались сделать свои пальцы потоньше, ни одна не могла надеть колечка. Пришлось пригласить швеек. Они были хорошенькие, но пальцы их были слишком толсты и не пролезали в колечко.

Наконец очередь дошла до служанок, но и их также постигла неудача. Все уже перемеряли кольцо. Никому оно не приходилось впору! Тогда королевич приказал призвать кухарок, судомоек, свинопасок. Их привели, но их огрубевшие от работы пальцы не могли пролезть в колечко дальше ногтя.

А приводили эту Ослиную Шкуру, которая недавно испекла пирог? - спросил королевич.

Придворные захохотали и ответили ему:

Ослиную Шкуру не позвали во дворец, потому что она слишком грязная и противная.

Сейчас же послать за нею! - приказал королевич.

Тогда придворные, посмеиваясь втихомолку, побежали за Ослиной Шкурой.

Принцесса слышала бой барабанов и возгласы скороходов и догадалась, что всю эту суматоху подняло ее колечко. Она очень обрадовалась, когда увидала, что идут за ней. Она поскорее причесалась и нарядилась в платье лунного цвета. Как только принцесса услыхала, что стучатся в дверь и зовут ее к королевичу, она поспешно накинула поверх платья ослиную шкуру и отворила дверь.

Придворные с насмешками объявили Ослиной Шкуре, что король хочет женить на ней своего сына, и повели ее во дворец.

Удивленный необычным видом Ослиной Шкуры, королевич не мог поверить, что это та самая девушка, которую он видел такой прекрасной и нарядной сквозь дверную щелку. Опечаленный и смущенный, королевич спросил ее:

Это вы живете в конце темного коридора, в том большом доме, куда я недавно заезжал с охоты?

Да, - отвечала она.

Покажите мне вашу руку, - продолжал королевич.

Каково же было изумление короля и королевы и всех придворных, когда из-под черной, запачканной шкуры показалась маленькая нежная ручка и когда кольцо пришлось впору девушке. Тут принцесса сбросила с себя ослиную шкуру. Королевич, пораженный ее красотой, забыл о своей болезни и бросился к ее ногам, не помня себя от радости.

Король и королева тоже стали обнимать ее и спрашивать, хочет ли она выйти замуж за их сына.

Принцесса, смущенная всем этим, только было собралась что-то сказать, как вдруг потолок раскрылся, и в зал на колеснице из сиреневых цветов и веток спустилась волшебница Сирень и рассказала всем присутствующим историю принцессы.

Король и королева, выслушав рассказ волшебницы, еще больше полюбили принцессу и сейчас же выдали ее замуж за своего сына.

На свадьбу, съехались короли разных стран. Одни ехали в каретах, другие верхом, а самые дальние на слонах, на тиграх, на орлах.

Свадьбу отпраздновали с роскошью и пышностью, какую только можно представить себе. Но королевич и его молодая жена мало внимания обращали на все это великолепие: они смотрели только друг на друга и только друг друга и видели.

(Перевод М.Булатова, илл. А.Рейпольского, Лениздат, 1992, fairyroom.ru)

Подтвердить оценку

Оценка: 4.9 / 5. Количестов оценок: 25

Пока нет оценок

Помогите сделать материалы на сайте лучше для пользователя!

Напишите причину низкой оценки.

Отправить

Прочитано 4258 раз(а)

Другие сказки Шарля Перро

• Красная шапочка — Шарль Перро

  Небольшая сказка о доверчивой девочке и хитром сером волке. Ослушавшись маму, девочка сворачивает с дороги и заговаривает с незнакомцем – серым волком… Красная шапочка читать Жила-была маленькая девочка. Мать любила ее без памяти, а бабушка …

• Рике с хохолком — Шарль Перро

  Сказка о принце, который родился уродливым, но умным и добрым. Кроме того, фея предсказала, что он сможет сделать умным того, кого полюбит больше всего. В это же время в другом королевстве родилась принцесса неземной красоты. …

• Спящая красавица — Шарль Перро

  Сказка о прекрасной принцессе, которая была проклята обиженной феей на празднике в честь своего рождения. Старая фея предсказала девушке смерть от укола веретеном, но добрая фея смогла смягчить приговор. Девушка не умерла, но уснула на …

• Репортаж со стадиона Жукамо — Бианки В.В.

  Сказка о том, как разнообразные жуки собрались на стадион показать свои достижения в науке и спорте: Жуки-Быстроноги- состязаются в быстроте бега. Скакуны — в высотных прыжках; за ними: Часовщики — в тиканье, Точильщики — в …

• Иван-царевич и железный волк — украинская народная сказка

  Сказка про царевича Ивана Его поймал железный волк и сказал, что съест царевича, когда тот будет жениться. Непросто было царевичу справиться с железным волком. Иван-царевич и железный волк читать Жил себе царь, и был у …

• Иван Курья нога — белорусская народная сказка

  Сказка про крестьянского сына Ивана, у которого от рождения были курьи ножки. Силы он был необыкновенной. И решил Иван к царской дочке посвататься, да только царь ему велел три поручения сперва выполнить. Иван Курья нога …

Солнечный Заяц и Медвежонок

Козлов С.Г.


Однажды утром Медвежонок проснулся и увидел большого Солнечного Зайца. Утро было прекрасное и они вместе заправили постель, умылись, сделали зарядку и позавтракали. Солнечный Заяц и Медвежонок читать Медвежонок проснулся, приоткрыл один глаз и увидел, что …

Необыкновенная весна

Козлов С.Г.


Сказка про самую необыкновенную весну в жизни Ежика. Погода была замечательная и все вокруг распускалось и цвело, даже на табуретке появились березовые листочки. Необыкновенная весна читать Это была самая необыкновенная весна из всех, которые помнил …

Это чей холм?

Козлов С.Г.


История про то, как Крот изрыл весь холм, пока делал себе много квартир, а Ежик и Медвежонок велели ему заделать все дыры. Тут солнце хорошо осветило холм и иней на нем красиво засверкал. Это чей …

Ёжикина скрипка

Козлов С.Г.


Однажды Ежик сделал себе скрипку. Он хотел, чтобы игра скрипки напоминала шум сосны и дуновение ветра. Но у него получилось гудение пчелы, и он решил, что это будет полдень, ведь в это время пчелы летают …

Какой самый любимый праздник всех ребят? Конечно, Новый год! В эту волшебную ночь на землю спускается чудо, всё сверкает огнями, слышен смех, а Дед Мороз приносит долгожданные подарки. Новому году посвящено огромное количество стихов. В …



В этом разделе сайта Вы найдете подборку стихотворений про главного волшебника и друга всех детей — Деда Мороза. Про доброго дедушку написано много стихов, но мы отобрали самые подходящие для детей 5,6,7 лет. Стихи про …



Пришла зима, а с ней пушистый снег, метели, узоры на окнах, морозный воздух. Ребята радуются белым хлопьям снега, достают коньки и санки из дальних углов. Во дворе кипит работа: строят снежную крепость, ледяную горку, лепят …

«...безумие и ужас. Впервые я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге - шли десять часов непрерывно, не замедляя хода, не подбирая упавших и оставляя их неприятелю, который двигался сзади нас и через три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами...»

Рассказчик - молодой литератор, призванный в действующую армию. В знойной степи его преследует видение: клочок старых голубых обоев в его кабинете, дома, и запылённый графин с водой, и голоса жены и сына в соседней комнате. И ещё - как звуковая галлюцинация - преследуют его два слова: «Красный смех».

Куда идут люди? Зачем этот зной? Кто они все? Что такое дом, клочок обоев, графин? Он, измотанный видениями - теми, что перед его глазами, и теми, что в его сознании, - присаживается на придорожный камень; рядом с ним садятся на раскалённую землю другие офицеры и солдаты, отставшие от марша. Невидящие взгляды, неслышащие уши, губы, шепчущие Бог весть что...

Повествование о войне, которое он ведёт, похоже на клочья, обрывки снов и яви, зафиксированные полубезумным рассудком.

Вот - бой. Трое суток сатанинского грохота и визга, почти сутки без сна и пищи. И опять перед глазами - голубые обои, графин с водой... Внезапно он видит молоденького гонца - вольноопределяющегося, бывшего студента: «Генерал просит продержаться ещё два часа, а там будет подкрепление». «Я думал в эту минуту о том, почему не спит мой сын в соседней комнате, и ответил, что могу продержаться сколько угодно...» Белое лицо гонца, белое, как свет, вдруг взрывается красным пятном - из шеи, на которой только что была голова, хлещет кровь...

Вот он: Красный смех! Он повсюду: в наших телах, в небе, в солнце, и скоро он разольётся по всей земле...

Уже нельзя отличить, где кончается явь и начинается бред. В армии, в лазаретах - четыре психиатрических покоя. Люди сходят с ума, как заболевают, заражаясь друг от друга, при эпидемии. В атаке солдаты кричат как бешеные; в перерыве между боями - как безумные поют и пляшут. И дико смеются. Красный смех...

Он - на госпитальной койке. Напротив - похожий на мертвеца офицер, вспоминающий о том бое, в котором получил смертельное ранение. Он вспоминает эту атаку отчасти со страхом, отчасти с восторгом, как будто мечтая пережить то же самое вновь. «И опять пулю в грудь?» - «Ну, не каждый же раз - пуля... Хорошо бы и орден за храбрость!..»

Тот, кто через три дня будет брошен на другие мёртвые тела в общую могилу, мечтательно улыбаясь, чуть ли не посмеиваясь, говорит об ордене за храбрость. Безумие...

В лазарете праздник: где-то раздобыли самовар, чай, лимон. Оборванные, тощие, грязные, завшивевшие - поют, смеются, вспоминают о доме. «Что такое „дом“? Какой „дом“? Разве есть где-нибудь какой-то „дом“?» - «Есть - там, где теперь нас нет». - «А где мы?» - «На войне...»

Ещё видение. Поезд медленно ползёт по рельсам через поле боя, усеянное мертвецами. Люди подбирают тела - тех, кто ещё жив. Тяжело раненным уступают места в телячьих вагонах те, кто в состоянии идти пешком. Юный санитар не выдерживает этого безумия - пускает себе пулю в лоб. А поезд, медленно везущий калек «домой», подрывается на мине: противника не останавливает даже видный издалека Красный Крест...

Рассказчик - дома. Кабинет, синие обои, графин, покрытый слоем пыли. Неужели это наяву? Он просит жену посидеть с сыном в соседней комнате. Нет, кажется, это все-таки наяву.

Сидя в ванне, он разговаривает с братом: похоже, мы все сходим с ума. Брат кивает: «Ты ещё не читаешь газет. Они полны слов о смерти, об убийствах, о крови. Когда несколько человек стоят где-нибудь и о чем-то беседуют, мне кажется, что они сейчас бросятся друг на друга и убьют...»

Рассказчик умирает от ран и безумного, самоубийственного труда: два месяца без сна, в кабинете с зашторенными окнами, при электрическом свете, за письменным столом, почти механически водя пером по бумаге. Прерванный монолог подхватывает его брат: вирус безумия, вселившийся в покойного на фронте, теперь в крови оставшегося жить. Все симптомы тяжкой хвори: горячка, бред, нет уже сил бороться с Красным смехом, обступающим тебя со всех сторон. Хочется выбежать на площадь и крикнуть: «Сейчас прекратите войну - или...»

Но какое «или»? Сотни тысяч, миллионы слезами омывают мир, оглашают его воплями - и это ничего не даёт...

Вокзал. Из вагона солдаты-конвоиры выводят пленных; встреча взглядами с офицером, идущим позади и поодаль шеренги. «Кто этот - с глазами?» - а глаза у него, как бездна, без зрачков. «Сумасшедший, - отвечает конвоир буднично. - Их таких много...»

В газете среди сотен имён убитых - имя жениха сестры. В одночасье с газетой приходит письмо - от него, убитого, - адресованное покойному брату. Мёртвые - переписываются, разговаривают, обсуждают фронтовые новости. Это - реальнее той яви, в которой существуют ещё не умершие. «Воронье кричит...» - несколько раз повторяется в письме, ещё хранящем тепло рук того, кто его писал... Все это ложь! Войны нет! Брат жив - как и жених сестры! Мёртвые - живы! Но что тогда сказать о живых?..

Театр. Красный свет льётся со сцены в партер. Ужас, как много здесь людей - и все живые. А что, если сейчас крикнуть:

«Пожар!» - какая будет давка, сколько зрителей погибнет в этой давке? Он готов крикнуть - и выскочить на сцену, и наблюдать, как они станут давить, душить, убивать друг друга. А когда наступит тишина, он бросит в зал со смехом: «Это потому, что вы убили брата!»

«Потише», - шепчет ему кто-то сбоку: он, видимо, начал произносить свои мысли вслух... Сон, один другого страшнее. В каждом - смерть, кровь, мёртвые. Дети на улице играют в войну. Один, увидев человека в окне, просится к нему. «Нет. Ты убьёшь меня...»

Все чаще приходит брат. А с ним - другие мертвецы, узнаваемые и незнакомые. Они заполняют дом, тесно толпятся во всех комнатах - и нет здесь уже места живым.

Пересказал

«…безумие и ужас.

Впервые я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге - шли десять часов непрерывно, не замедляя хода, не подбирая упавших и оставляя их неприятелю, который двигался сзади нас и через три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами…»

Рассказчик - молодой литератор, призванный в действующую армию. В знойной степи его преследует видение: клочок старых голубых обоев в его кабинете, дома, и запыленный графин с водой, и голоса жены и сына в соседней комнате. И еще - как звуковая галлюцинация - преследуют его два слова: «Красный смех».

Куда идут люди? Зачем этот зной? Кто они все? Что такое дом, клочок обоев, графин? Он, измотанный видениями - теми, что перед его глазами, и теми, что в его сознании, - присаживается на придорожный камень; рядом с ним садятся на раскаленную землю другие офицеры и солдаты, отставшие от марша. Невидящие взгляды, неслышащие уши, губы, шепчущие Бог весть что…

Повествование о войне, которое он ведет, похоже на клочья, обрывки снов и яви, зафиксированные полубезумным рассудком.

Вот - бой. Трое суток сатанинского грохота и визга, почти сутки без сна и пищи. И опять перед глазами - голубые обои, графин с водой… Внезапно он видит молоденького гонца - вольноопределяющегося, бывшего студента: «Генерал просит продержаться еще два часа, а там будет подкрепление». «Я думал в эту минуту о том, почему не спит мой сын в соседней комнате, и ответил, что могу продержаться сколько угодно…» Белое лицо гонца, белое, как свет, вдруг взрывается красным пятном - из шеи, на которой только что была голова, хлещет кровь…

Вот он: Красный смех! Он повсюду: в наших телах, в небе, в солнце, и скоро он разольется по всей земле…

Уже нельзя отличить, где кончается явь и начинается бред. В армии, в лазаретах - четыре психиатрических покоя. Люди сходят с ума, как заболевают, заражаясь друг от друга, при эпидемии. В атаке солдаты кричат как бешеные; в перерыве между боями - как безумные поют и пляшут. И дико смеются. Красный смех…

Он - на госпитальной койке. Напротив - похожий на мертвеца офицер, вспоминающий о том бое, в котором получил смертельное ранение. Он вспоминает эту атаку отчасти со страхом, отчасти с восторгом, как будто мечтая пережить то же самое вновь. «И опять пулю в грудь?» - «Ну, не каждый же раз - пуля… Хорошо бы и орден за храбрость!..»

Тот, кто через три дня будет брошен на другие мертвые тела в общую могилу, мечтательно улыбаясь, чуть ли не посмеиваясь, говорит об ордене за храбрость. Безумие…

В лазарете праздник: где-то раздобыли самовар, чай, лимон. Оборванные, тощие, грязные, завшивевшие - поют, смеются, вспоминают о доме. «Что такое «дом»? Какой «дом»? Разве есть где-нибудь какой-то «дом»?» - «Есть - там, где теперь нас нет». - «А где мы?» - «На войне…»

…Еще видение. Поезд медленно ползет по рельсам через поле боя, усеянное мертвецами. Люди подбирают тела - тех, кто еще жив. Тяжело раненным уступают места в телячьих вагонах те, кто в состоянии идти пешком. Юный санитар не выдерживает этого безумия - пускает себе пулю в лоб. А поезд, медленно везущий калек «домой», подрывается на мине: противника не останавливает даже видный издалека Красный Крест…

Рассказчик - дома. Кабинет, синие обои, графин, покрытый слоем пыли. Неужели это наяву? Он просит жену посидеть с сыном в соседней комнате. Нет, кажется, это все-таки наяву.

Сидя в ванне, он разговаривает с братом: похоже, мы все сходим с ума. Брат кивает: «Ты еще не читаешь газет. Они полны слов о смерти, об убийствах, о крови. Когда несколько человек стоят где-нибудь и о чем-то беседуют, мне кажется, что они сейчас бросятся друг на друга и убьют…»

Рассказчик умирает от ран и безумного, самоубийственного труда: два месяца без сна, в кабинете с зашторенными окнами, при электрическом свете, за письменным столом, почти механически водя пером по бумаге. Прерванный монолог подхватывает его брат: вирус безумия, вселившийся в покойного на фронте, теперь в крови оставшегося жить. Все симптомы тяжкой хвори: горячка, бред, нет уже сил бороться с Красным смехом, обступающим тебя со всех сторон. Хочется выбежать на площадь и крикнуть: «Сейчас прекратите войну - или…»

Но какое «или»? Сотни тысяч, миллионы слезами омывают мир, оглашают его воплями - и это ничего не дает…

Вокзал. Из вагона солдаты-конвоиры выводят пленных; встреча взглядами с офицером, идущим позади и поодаль шеренги. «Кто этот - с глазами?» - а глаза у него, как бездна, без зрачков. «Сумасшедший, - отвечает конвоир буднично. - Их таких много…»

В газете среди сотен имен убитых - имя жениха сестры. В одночасье с газетой приходит письмо - от него, убитого, - адресованное покойному брату. Мертвые - переписываются, разговаривают, обсуждают фронтовые новости. Это - реальнее той яви, в которой существуют еще не умершие. «Воронье кричит…» - несколько раз повторяется в письме, еще хранящем тепло рук того, кто его писал… Все это ложь! Войны нет! Брат жив - как и жених сестры! Мертвые - живы! Но что тогда сказать о живых?..

Театр. Красный свет льется со сцены в партер. Ужас, как много здесь людей - и все живые. А что, если сейчас крикнуть:

«Пожар!» - какая будет давка, сколько зрителей погибнет в этой давке? Он готов крикнуть - и выскочить на сцену, и наблюдать, как они станут давить, душить, убивать друг друга. А когда наступит тишина, он бросит в зал со смехом: «Это потому, что вы убили брата!»

«Потише», - шепчет ему кто-то сбоку: он, видимо, начал произносить свои мысли вслух…

Сон, один другого страшнее. В каждом - смерть, кровь, мертвые. Дети на улице играют в войну. Один, увидев человека в окне, просится к нему. «Нет. Ты убьешь меня…»

Все чаще приходит брат. А с ним - другие мертвецы, узнаваемые и незнакомые. Они заполняют дом, тесно толпятся во всех комнатах - и нет здесь уже места живым.

Вы прочитали краткое содержание рассказа "Красный смех". Предлагаем вам также посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с изложениями других популярных писателей.

Леонид Андреев

Красный смех

Отрывок первый

…безумие и ужас.

Впервые я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге – шли десять часов непрерывно, не останавливаясь, не замедляя хода, не подбирая упавших и оставляя их неприятелю, который сплошными массами двигался сзади нас и через три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами. Стоял зной. Не знаю, сколько было градусов: сорок, пятьдесят или больше; знаю только, что он был непрерывен, безнадежно-ровен и глубок. Солнце было так огромно, так огненно и страшно, как будто земля приблизилась к нему и скоро сгорит в этом беспощадном огне. И не смотрели глаза. Маленький, сузившийся зрачок, маленький, как зернышко мака, тщетно искал тьмы под сенью закрытых век: солнце пронизывало тонкую оболочку и кровавым светом входило в измученный мозг. Но все-таки так было лучше, и я долго, быть может, несколько часов, шел с закрытыми глазами, слыша, как движется вокруг меня толпа: тяжелый и неровный топот ног, людских и лошадиных, скрежет железных колес, раздавливающих мелкий камень, чье-то тяжелое, надорванное дыхание и сухое чмяканье запекшимися губами. Но слов я не слыхал. Все молчали, как будто двигалась армия немых, и, когда кто-нибудь падал, он падал молча, и другие натыкались на его тело, падали, молча поднимались и, не оглядываясь, шли дальше – как будто эти немые были также глухи и слепы. Я сам несколько раз натыкался и падал, и тогда невольно открывал глаза, – и то, что я видел, казалось диким вымыслом, тяжелым бредом обезумевшей земли. Раскаленный воздух дрожал, и беззвучно, точно готовые потечь, дрожали камни; и дальние ряды людей на завороте, орудия и лошади отделились от земли и беззвучно студенисто колыхались – точно не живые люди это шли, а армия бесплотных теней. Огромное, близкое, страшное солнце на каждом стволе ружья, на каждой металлической бляхе зажгло тысячи маленьких ослепительных солнц, и они отовсюду, с боков и снизу забирались в глаза, огненно-белые, острые, как концы добела раскаленных штыков. А иссушающий, палящий жар проникал в самую глубину тела, в кости, в мозг, и чудилось порою, что на плечах покачивается не голова, а какой-то странный и необыкновенный шар, тяжелый и легкий, чужой и страшный.

И тогда – и тогда внезапно я вспомнил дом: уголок комнаты, клочок голубых обоев и запыленный нетронутый графин с водою на моем столике – на моем столике, у которого одна ножка короче двух других и под нее подложен свернутый кусочек бумаги. А в соседней комнате, и я их не вижу, будто бы находятся жена моя и сын. Если бы я мог кричать, я закричал бы – так необыкновенен был этот простой и мирный образ, этот клочок голубых обоев и запыленный, нетронутый графин.

Знаю, что я остановился, подняв руки, но кто-то сзади толкнул меня; я быстро зашагал вперед, раздвигая толпу, куда-то торопясь, уже не чувствуя ни жара, ни усталости. И я долго шел так сквозь бесконечные молчаливые ряды, мимо красных, обожженных затылков, почти касаясь бессильно опущенных горячих штыков, когда мысль о том, что же я делаю, куда иду так торопливо, – остановила меня. Так же торопливо повернул в сторону, пробился на простор, перелез какой-то овраг и озабоченно сел на камень, как будто этот шершавый, горячий камень был целью всех моих стремлений.

И тут впервые я почувствовал это. Я ясно увидел, что эти люди, молчаливо шагающие в солнечном блеске, омертвевшие от усталости и зноя, качающиеся и падающие, что это безумные. Они не знают, куда они идут, они не знают, зачем это солнце, они ничего не знают. У них не голова на плечах, а странные и страшные шары. Вот один, как и я, торопливо пробирается сквозь ряды и падает; вот другой, третий. Вот поднялась над толпою голова лошади с красными безумными глазами и широко оскаленным ртом, только намекающим на какой-то страшный и необыкновенный крик, поднялась, упала, и в этом месте на минуту сгущается народ, приостанавливается, слышны хриплые, глухие голоса, короткий выстрел, и потом снова молчаливое, бесконечное движение. Уже час сижу я на этом камне, а мимо меня все идут, и все так же дрожит земля, и воздух, и дальние призрачные ряды. Меня снова пронизывает иссушающий зной, и я уже не помню того, что представилось мне на секунду, а мимо меня все идут, идут, и я не понимаю, кто это. Час тому назад я был один на этом камне, а теперь уже собралась вокруг меня кучка серых людей: одни лежат и неподвижны, быть может, умерли; другие сидят и остолбенело смотрят на проходящих, как и я. У одних есть ружья, и они похожи на солдат; другие раздеты почти догола, и кожа на теле так багрово-красна, что на нее не хочется смотреть. Недалеко от меня лежит кто-то голый спиной кверху. По тому, как равнодушно уперся он лицом в острый и горячий камень, по белизне ладони опрокинутой руки видно, что он мертв, но спина его красна, точно у живого, и только легкий желтоватый налет, как в копченом мясе, говорит о смерти. Мне хочется отодвинуться от него, но нет сил, и, покачиваясь, я смотрю на бесконечно идущие, призрачные покачивающиеся ряды. По состоянию моей головы я знаю, что и у меня сейчас будет солнечный удар, но жду этого спокойно, как во сне, где смерть является только этапом на пути чудесных и запутанных видений.

Леонид Андреев

Красный смех

Отрывок первый

…безумие и ужас.

Впервые я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге – шли десять часов непрерывно, не останавливаясь, не замедляя хода, не подбирая упавших и оставляя их неприятелю, который сплошными массами двигался сзади нас и через три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами. Стоял зной. Не знаю, сколько было градусов: сорок, пятьдесят или больше; знаю только, что он был непрерывен, безнадежно-ровен и глубок. Солнце было так огромно, так огненно и страшно, как будто земля приблизилась к нему и скоро сгорит в этом беспощадном огне. И не смотрели глаза. Маленький, сузившийся зрачок, маленький, как зернышко мака, тщетно искал тьмы под сенью закрытых век: солнце пронизывало тонкую оболочку и кровавым светом входило в измученный мозг. Но все-таки так было лучше, и я долго, быть может, несколько часов, шел с закрытыми глазами, слыша, как движется вокруг меня толпа: тяжелый и неровный топот ног, людских и лошадиных, скрежет железных колес, раздавливающих мелкий камень, чье-то тяжелое, надорванное дыхание и сухое чмяканье запекшимися губами. Но слов я не слыхал. Все молчали, как будто двигалась армия немых, и, когда кто-нибудь падал, он падал молча, и другие натыкались на его тело, падали, молча поднимались и, не оглядываясь, шли дальше – как будто эти немые были также глухи и слепы. Я сам несколько раз натыкался и падал, и тогда невольно открывал глаза, – и то, что я видел, казалось диким вымыслом, тяжелым бредом обезумевшей земли. Раскаленный воздух дрожал, и беззвучно, точно готовые потечь, дрожали камни; и дальние ряды людей на завороте, орудия и лошади отделились от земли и беззвучно студенисто колыхались – точно не живые люди это шли, а армия бесплотных теней. Огромное, близкое, страшное солнце на каждом стволе ружья, на каждой металлической бляхе зажгло тысячи маленьких ослепительных солнц, и они отовсюду, с боков и снизу забирались в глаза, огненно-белые, острые, как концы добела раскаленных штыков. А иссушающий, палящий жар проникал в самую глубину тела, в кости, в мозг, и чудилось порою, что на плечах покачивается не голова, а какой-то странный и необыкновенный шар, тяжелый и легкий, чужой и страшный.

И тогда – и тогда внезапно я вспомнил дом: уголок комнаты, клочок голубых обоев и запыленный нетронутый графин с водою на моем столике – на моем столике, у которого одна ножка короче двух других и под нее подложен свернутый кусочек бумаги. А в соседней комнате, и я их не вижу, будто бы находятся жена моя и сын. Если бы я мог кричать, я закричал бы – так необыкновенен был этот простой и мирный образ, этот клочок голубых обоев и запыленный, нетронутый графин.

Знаю, что я остановился, подняв руки, но кто-то сзади толкнул меня; я быстро зашагал вперед, раздвигая толпу, куда-то торопясь, уже не чувствуя ни жара, ни усталости. И я долго шел так сквозь бесконечные молчаливые ряды, мимо красных, обожженных затылков, почти касаясь бессильно опущенных горячих штыков, когда мысль о том, что же я делаю, куда иду так торопливо, – остановила меня. Так же торопливо повернул в сторону, пробился на простор, перелез какой-то овраг и озабоченно сел на камень, как будто этот шершавый, горячий камень был целью всех моих стремлений.

И тут впервые я почувствовал это. Я ясно увидел, что эти люди, молчаливо шагающие в солнечном блеске, омертвевшие от усталости и зноя, качающиеся и падающие, что это безумные. Они не знают, куда они идут, они не знают, зачем это солнце, они ничего не знают. У них не голова на плечах, а странные и страшные шары. Вот один, как и я, торопливо пробирается сквозь ряды и падает; вот другой, третий. Вот поднялась над толпою голова лошади с красными безумными глазами и широко оскаленным ртом, только намекающим на какой-то страшный и необыкновенный крик, поднялась, упала, и в этом месте на минуту сгущается народ, приостанавливается, слышны хриплые, глухие голоса, короткий выстрел, и потом снова молчаливое, бесконечное движение. Уже час сижу я на этом камне, а мимо меня все идут, и все так же дрожит земля, и воздух, и дальние призрачные ряды. Меня снова пронизывает иссушающий зной, и я уже не помню того, что представилось мне на секунду, а мимо меня все идут, идут, и я не понимаю, кто это. Час тому назад я был один на этом камне, а теперь уже собралась вокруг меня кучка серых людей: одни лежат и неподвижны, быть может, умерли; другие сидят и остолбенело смотрят на проходящих, как и я. У одних есть ружья, и они похожи на солдат; другие раздеты почти догола, и кожа на теле так багрово-красна, что на нее не хочется смотреть. Недалеко от меня лежит кто-то голый спиной кверху. По тому, как равнодушно уперся он лицом в острый и горячий камень, по белизне ладони опрокинутой руки видно, что он мертв, но спина его красна, точно у живого, и только легкий желтоватый налет, как в копченом мясе, говорит о смерти. Мне хочется отодвинуться от него, но нет сил, и, покачиваясь, я смотрю на бесконечно идущие, призрачные покачивающиеся ряды. По состоянию моей головы я знаю, что и у меня сейчас будет солнечный удар, но жду этого спокойно, как во сне, где смерть является только этапом на пути чудесных и запутанных видений.

И я вижу, как из толпы выделяется солдат и решительно направляется в нашу сторону. На минуту он пропадает во рву, а когда вылезает оттуда и снова идет, шаги его нетверды, и что-то последнее чувствуется в его попытках собрать свое разбрасывающееся тело. Он идет так прямо на меня, что сквозь тяжелую дрему, охватившую мозг, я пугаюсь и спрашиваю:

– Чего тебе?

Он останавливается, как будто ждал только слова, и стоит огромный, бородатый, с разорванным воротом. Ружья у него нет, штаны держатся на одной пуговице, и сквозь прореху видно белое тело. Руки и ноги его разбросаны, и он, видимо, старается собрать их, но не может: сведет руки, и они тотчас распадутся.

– Ты что? Ты лучше сядь, – говорю я.

Но он стоит, безуспешно подбираясь, молчит и смотрит на меня. И я невольно поднимаюсь с камня и, шатаясь, смотрю в его глаза – и вижу в них бездну ужаса и безумия. У всех зрачки сужены – а у него расплылись они во весь глаз; какое море огня должен видеть он сквозь эти огромные черные окна! Быть может, мне показалось, быть может, в его взгляде была только смерть, – но нет, я не ошибаюсь: в этих черных, бездонных зрачках, обведенных узеньким оранжевым кружком, как у птиц, было больше, чем смерть, больше, чем ужас смерти.

– Уходи! – кричу я, отступая. – Уходи!

И как будто он ждал только слова – он падает на меня, сбивая меня с ног, все такой же огромный, разбросанный и безгласный. Я с содроганием освобождаю придавленные ноги, вскакиваю и хочу бежать – куда-то в сторону от людей, в солнечную, безлюдную, дрожащую даль, когда слева, на вершине, бухает выстрел и за ним немедленно, как эхо, два других. Где-то над головою, с радостным, многоголосым визгом, криком и воем проносится граната.