Тайна лаборатории "x". Лаборатория икс

Цель: Информация указывает на центральную лабораторию под индексом Х8 . Миссия не из легких, Там может находиться информация о секретных экспериментах, проводившихся на территории Зоны.
Условия выдачи : Найдены документы в цеху с изделием №62
Прохождение : Идем к КБО Юбилейный. Заранее берём с собой как можно больше патронов, аптечек и бинтов. Их можно взять у техника и у медика. На первом этаже подходим к лифту, он обесточен, нужно включить генератор. По лестнице идем наверх. На индикаторе много живых существ. По ходу продвижения на верхний этаж, прорываемся убивая толпы и . На пятом этаже возле лифта найдете КПК Барчука, где сказано, что генератор находится на шестом служебном этаже. Запускаем генератор, заходим в лифт и спускаемся в лабораторию х8 .
Выходим из лифта, открываем дверь с помощью желтой ключ-карты. Тут же, справа будет закрытая дверь с надписью посторонним вход запрещен. Тут нам и понадобится красная ключ-карта. Открываем дверь, внутри целая туча оружия и медикаменты. Заходим в учебный класс, на пути электрической аномалии, идем по лестнице вниз, на столе лежит синяя тетрадка с записями об эксперименте. Берем ее и ко входу. Идем в столовку, на пути встретите пару - пугаться еще рано.
Поднимаемся по лестнице на пролет, заходим в столовую. Слышен плач ребенка... В мужском туалете справа найдете (!). Не забывайте следить за выносливостью, а то без оружия останетесь. В конце комнатки найдете документы о исследованиях. Опять возвращаемся ко входу. Идем вниз в лабораторию. Но поворачиваем не налево вниз, а поднимаемся по правой лестнице вверх. Там будет летать который лично мне всегда мешает, но на тот момент у меня был ГП37. А также там будет лежать полезный в некоторых случая пулемет РП-74. Вот теперь спускаемся в лабораторию. Рядом с макетом подавителя агрессии "радуга" на полке найдете еще один документ. Итого три документа.
Аккуратно, в одной из комнат с документами находится , которые вас легко могут загнать в малозаметные аномалии. В комнате с двумя большими бочками на пульте управления будет лежать распоряжение о переводе, а чуть дальше анабиотик - очень на мой взгляд полезная вещь когда поблизости нет укрытия от выброса. Теперь идем вниз, заходим в правую шахту лифта и поднимаемся по лестнице наверх, когда увидим открытые двери на этаже прыгаем туда. Там в зале будет три Бюрера. Здесь достаем , всего лишь 7-6 патронов и нету бюреров. Ну, а потом - забираете два оставшихся документа. И еще два анабиотика.
Теперь как сюда попали, так и возвращаемся - на лифте. Да, чуть не забыл. Еще надо будет убить . Как выберетесь, бегите на базу в прачечную к Ковальскому для разговора с глазу на глаз. Всего у вас при себе должно быть 6 доков из лаборатории х8 .
Кстати совет - на крыше КБО Юбилейный, можно найти два артефакта. Но я использую их исконно лишь как способ заработка. А так как к концу игры у меня было 240 тысяч рублей, я прекратил на них охоту.

О токсикологической лаборатории НКВД до сих пор ходит много слухов. В её недрах ещё с 30-х годов прошлого века велись разработки наиболее смертоносных и неопознаваемых ядов. И велись успешно.

"Специальный кабинет"

На мировую политическую историю можно смотреть как на историю отравлений. В борьбе за власть яды использовались с самых древних времен, но методологическую, научную основу токсикологические методы устранения политических противников получили уже в XX веке.
Лаборатория по изучению и производству ядов появилась в нашей стране ещё в 1921 году. Создана она была по личному распоряжению Ленина, курировал работу председатель ОГПУ Менжинский. До 1937 года лаборатория не была напрямую связана со спецслужбами и формально находилась в ведомстве Всесоюзного института биохимии.
По словам историка разведки Бориса Володарского идея создать лабораторию по изучению ядов пришла к Ленину после покушения Фанни Каплан. Ему сообщили, что пули были отравлены рицином. Тогда Ленин и заинтересовался ядами, а также предложил создать "специальный кабинет", в котором бы проводилось изучение токсинов и наркотических веществ.

Доктор смерть

"Новая жизнь" лаборатории ядов началась в 1938 году, когда она была включена в состав 4-го спецотдела НКВД. Лаврентий Берия не стеснялся в формулировках и изначально поставил вполне конкретную задачу- создать такие яды, которые бы имитировали смерть по естественным причинам. При этом особое внимание уделялось тому, чтобы их невозможно было обнаружить при вскрытии.
За дело взялись активно. Было создано сразу две лаборатории, одна бактериологическая, вторая - по работе с ядами. Возглавил "ядовитую" лабораторию доктор Григорий Майрановский. Для работы ему выделили пять комнат в доме по Варсонофьевскому переулку, расположенному за внутренней тюрьмой НКВД. В своих мемуарах "сталинский терминатор" Павел Судоплатов писал: " Токсикологическая лаборатория в официальных документах именовалась "лабораторией X". Начальник лаборатории, полковник медицинской службы профессор Майрановский занимался исследованиями влияния смертоносных газов и ядов на злокачественные опухоли. Профессора высоко ценили в медицинских кругах".

Расположение лаборатории было очень удобным, поскольку главными подопытными доктора Майрановского стали заключенные, приговоренные к высшей мере наказания. Казнили в особом, несудебном порядке. Каждый день новая партия заключенных из внутренней тюрьмы доставлялась в комнаты лаборатории. Также влияние ядов исследовали на военнопленных. Точное количество людей, которые прошли через «лабораторию Х» сегодня установить невозможно, поскольку одни протоколы уничтожались, другие - остались в архивах КГБ и до сегодняшнего дня, несмотря на истекшие сроки давности, не рассекречены. В большинстве источников указывается цифра 250 человек.

Работа в лаборатории была чрезвычайно напряженной. Даже проверенные люди не выдерживали стрессовой обстановки. Уже после участия в десяти экспериментах ушел в алкогольный "штопор" опытный сотрудник НКВД Филимонов, еще несколько чекистов получили серьезные психические травмы, Щеглов и Щеголев, сотрудники "лаборатории Х" покончили жизнь самоубийством.

Сам "доктор смерть" держался до конца, но судьба распорядилась так, что Майрановский оказался задавлен той самой машиной, на которую работал. В 1951 году он был арестован за участие в "сионистском заговоре", а также на основании того, что хранил ядовитые вещества у себя дома. Его показания впоследствии стали одним из балластов, утянувших Лаврентия Берию. Даже находясь в заключении Майрановский продолжал консультировать "органы" по своей специальности. Окончательно "доктор смерть" был освобожден уже в 1962 году, после этого прожил два года. Умер в Махачкале. Официальная причина смерти - сердечная недостаточность. Как и у сотен его "пациентов".

Яды

Майрановский начинал свои изыскания с изучения иприта, однако эти опыты закончились фиаско - при вскрытии следы иприта можно было без труда обнаружить. Примечательно, что с ипритом Майрановский начал экспериментировать ещё раньше, чем его "коллеги" из нацистских лабораторий.
Много времени ушло на изучение одного из самых мощных ядов - рицина, он мощнее яда гремучей змеи в 12 тысяч раз. Смертельная доза для человека составляет всего 70 микрограмм. Майрановский много работал с различными дозировками этого токсина. В 1942 году он обнаружил, что при определенной дозировке рицин вызывает в в подопытных повышенную откровенность. С того времени в "лаборатории Х" начали разработку "сыворотки правды".
Настоящим открытием для Майрановского стал карбиламинхолинхлорид (К-2). По воспоминаниям очевидцев опытов, после его введения в организм человек "как будто уменьшался ростом, становился все тише, слабел". Смерть наступала через 15 минут. В организме К-2 обнаружить было невозможно.
В лаборатории не только производили яды. Решали также и вопросы их применения, то есть введения в организм. Кроме традиционных инъекций и добавления ядов в пищу и жидкости, также изучали воздействие ядов на кожу и слизистые оболочки. В докладе старшего следователя МГБ Молчанова (1953) также указывается, что до 1949 года под руководством Майрановского изучался вопрос об отравлении человека пылеобразными ядовитыми веществами через вдыхаемый воздух. Учитывая успешность операций разведки с использованием ядов, большинство экспериментов приводили к нужному результату.

Операции

С деятельностью "лаборатории Х" связывают множество операций. От убийства Богданом Сташинским Степана Бандеры в 1959 году до ликвидации Рауля Валленберга в одной из московских тюрем. Бандера был убит при помощи цианистого калия. Про причастность Майорановского к делу Валленберга говорил в своих мемуарах Павел Судоплатов.
Доказанными являются следующие операции: убийство лидера Русского общевоинского союза генерала Александра Кутепова, отравление и похищение генерала Евгения Миллера, убийство архиепископа Теодора Ромжа (использован яд кураре), ликвидация в 1978 году болгарского диссидента Георгия Маркова.

Это убийство вполне претендует на звание самого загадочного преступления XX века. Марков умер спустя три дня после укола зонтиком. Перед смертью, вспоминая события последних дней, Марков говорил, что шел мимо остановки и обо что-то запнулся. При этом почувствовал легкий укол. "Доброжелатель" с зонтом сразу же сел в машину и уехал, а Марков пошел дальше. Вскоре он начал чувствовать недомогание.

Вскрытие показало: смерть наступила в результате отравления уже упоминаемым до этого рицином. Во время укола в тело Маркова была введена микрокапсула с токсином, который начал поступать в кровь.

Интересно, что "по мотивам" этого происшествия была снята французская комедия "Укол зонтиком" (рабочее название - "Укол болгарским зонтиком"), ставшая лидером проката в 1981 году в СССР.

Рауль Валленберг и тайная дипломатия периода второй мировой войны

Тайна, окружавшая имя Рауля Валленберга, шведского дипломата, широко известного в мире благодаря своей деятельности по спасению евреев во время второй мировой войны и исчезнувшего в 1945 году, до сих пор не раскрыта. Валленберг был задержан военной контрразведкой СМЕРШ в 1945 году в Будапеште и тайно ликвидирован, как я предполагаю, во внутренней тюрьме МГБ в 1947 году. Прошло почти полвека в бесплодных расследованиях, проводимых как официальными липами из КГБ, так и журналистами, но следственные и тюремные дела Валленберга так и не обнаружены.

Недавно найдено письмо начальника разведуправления НКГБ СССР Фитина в адрес СМЕРШ, арестовавшей Валленберга в 1945 году, с просьбой передать его в распоряжение разведки в оперативных целях. Однако Абакумов это представление отклонил, стремясь, видимо, приписать «лавры» успешной работы с Валленбергом своему аппарату.

Рауль Валленберг принадлежал к известному семейству финансовых магнатов, которое поддерживало с начала 1944 года тайные контакты с представителями советского правительства. Хотя мне не поручалось разрабатывать Валленберга и его связи с немецкими и американскими спецслужбами, я знал о вкладе, который внесла его семья при заключении сепаратного мира с Финляндией. Характер донесений военной контрразведки о Рауле Валленберге и о контактах всей семьи говорил о том, что дипломат — подходящий объект для вербовки или роли заложника. Арест Валленберга, допросы, обстоятельства гибели — все подтверждает, что была попытка завербовать его, но он отказался сотрудничать с нами. Возможно, страх, что неудачная попытка вербовки станет известна, если отпустить Валленберга, заставил ликвидировать его.

В годы войны наша резидентура в Стокгольме получила указание найти влиятельных людей в шведском обществе, которые могли бы стать посредниками при проведении переговоров с финнами о заключении сепаратного мира. Вот тогда мы и установили контакты с семейством Валленбергов.

Сталин был озабочен тем, что Финляндия, союзник Германии с 1941 года, может подписать мирный договор с американцами, не учтя наших интересов в Прибалтике. Американцы, в свою очередь, опасались, что мы оккупируем Финляндию. Однако такой необходимости у нас не было: нам был важен нейтралитет ближайшей соседней страны, чтобы использовать его в своих интересах через агентов влияния в главных политических партиях Финляндии. Эти люди соглашались сотрудничать с нами, если мы обеспечим нейтралитет финского государства. Кроме того, они хотели играть роль посредника между Востоком и Западом.

Знаменательно, что в 70-80-х годах финскому примеру стремились последовать влиятельные политические круги в Польше, Болгарии, Румынии, Чехословакии, Венгрии, а также в Прибалтийских республиках, выступавшие за возрождение своей государственной независимости. Эти попытки обе стороны — предпринимавшие и препятствовавшие им — называли финляндизацией.

Я помню, как в 1938-м, за год до начала советско-финской войны Сталин распорядился о передаче двухсот тысяч долларов для политической поддержки финской партии мелких хозяев, чтобы она сыграла определенную роль в формировании позиции правительства по урегулированию пограничных вопросов. Деньги финнам передал полковник Рыбкин, мой друг, бывший тогда первым секретарем советского посольства в Финляндии и известный там под фамилией Ярцев. Сталин лично инструктировал его, как разговаривать с политическими деятелями, получившими от нас деньги, а также и по вопросу о подготовке секретных переговоров с представителями финского правительства с целью заключения пакта о ненападении и сотрудничестве, планировавшихся с участием доверенного лица советского правительства, лично известного главе финского государства Маннергейму. Это был граф Игнатьев, автор книги «Пятьдесят лет в строю». Переданные Ярцевым предложения финскому правительству Маннергейм отверг, однако проинформировал Гитлера о необычном предложении советской стороны. Таким образом, германское руководство, принимая решение о начале переговоров с нами по заключению пакта о ненападении, прекрасно знало, что их предложение не может рассматриваться Москвой как совершенно неожиданное и неприемлемое. Знаменательно, что все эти переговоры велись в строгой тайне от посла СССР в Финляндии Деревянко.

В годы войны Рыбкин и его жена руководили нашей резидентурой в Стокгольме. Одна из их задач заключалась в поддержании контактов с агентурной сетью «Красной капеллы» в Германии через шведские каналы. Жена Рыбкина известна многим как детская писательница по книгам «Сердце матери», «Сквозь ледяную мглу», «Костры» и др. — она печаталась под своей девичьей фамилией Воскресенская. В дипломатических кругах Стокгольма и Москвы эту русскую красавицу знали как Зою Ярцеву, блиставшую не только красотой, но и прекрасным знанием немецкого и финского языков. Рыбкин, высокий, прекрасно сложенный, обаятельный человек, обладал тонким чувством юмора и был великолепным рассказчиком. Супруги пользовались большой популярностью среди дипломатов в шведской столице, что позволило им быть в курсе зондажных попыток немцев выяснить возможности сепаратного мирного соглашения с Соединенными Штатами Америки и Великобританией безучастия Советского Союза. Кстати, немецкая разведка в провокационных целях распространяла в Стокгольме в 1943-1944 годах слухи о возможных секретных переговорах между СССР и Германией о сепаратном мире без участия американцев и англичан.

Рыбкины принимали активное участие в подготовке и оформлении секретных экономических соглашений. В 1942 году при помощи нашего агента, известного шведского актера и сатирика Карла Герхарда, им удалось заключить бартерную сделку: мы получили высококачественную шведскую сталь, крайне необходимую для самолетостроения, в обмен на платину. Нейтралитет Швеции был грубо нарушен, но банк, осуществивший эту сделку, получил солидную прибыль. Контрольным пакетом акций банка владела семья Валленбергов.

Карл Герхард поддерживал дружеские отношения с дядей Рауля Маркусом Валленбергом и по утвержденному в Москве плану представил ему на приеме Зою Рыбкину.

Зоя очаровала Маркуса Валленберга. Они встретились еще раз на уик-энде в роскошном отеле, принадлежавшем семейству Валленбергов под Стокгольмом. Разговор шел о том, как можно устроить встречу дипломатов двух стран — СССР и Финляндии, — находящихся в состоянии войны, на которой они могли бы обсудить заключение сепаратного мирного договора. Зоя Рыбкина сказала Валленбергу, что необходимо довести до сведения финнов: советская сторона гарантирует полную государственную независимость по окончании войны, но ввиду продолжения военных действии на Балтийском театре рассчитывает получить право на ограниченное военное присутствие в портах Финляндии и ограниченное размещение военно-морских и военно-воздушных баз на ее территории.

Семейство Валленбергов, в свою очередь, имело финансовые интересы в Финляндии и было очень заинтересовано в мирном урегулировании советско-финских отношений.

Всего неделя понадобилась Маркусу Валленбергу, чтобы организовать встречу Зои с представителем финского правительства Юхо Кусти Паасикиви, ставшим позднее президентом, сменив на этом посту Карла Густава Маннергейма. Советскую сторону на переговорах представляла Александра Коллонтай, наш посол в Швеции, долго остававшаяся первой и единственной женщиной в ранге посла. Только в 70-х годах в ранге посла вновь оказалась женщина — Зоя Миронова, возглавившая советскую миссию при международных организациях, аккредитованных в Женеве.

Возможные причины задержания и неудачные попытки принудить к сотрудничеству с советскими властями

Консультации продолжались все лето и, наконец, 4 сентября 1944 года был заключен мирный договор между СССР и Финляндией.

После того как Рауль Валленберг оказался в наших руках в качестве заложника или объекта возможной вербовки, Сталин и Молотов, вероятно, рассчитывали использовать положение семьи Валленбергов для получения выгодных кредитов на Западе.

В 1945 году советское руководство распространило слухи о том, что в Крыму будет создана еврейская автономная республика, куда смогут приехать евреи со всего света, особенно из Европы, пострадавшие от фашизма. Сталин блефовал, преследуя несколько целей. Во-первых, этой приманкой — еврейская республика — он надеялся успокоить британских союзников, опасавшихся, что еврейское государство будет создано в Палестине, которая находилась под их протекторатом. Во-вторых, Сталин стремился выяснить возможности привлечения западного капитала для восстановления разрушенного войной народного хозяйства.

От Берии я получил указание прозондировать американцев по этому вопросу во время бесед с их послом в Москве Гарриманом (в 1945 году я встречался с ним под фамилией Матвеев).

К моменту ареста военной контрразведкой Рауль Валленберг был известен своей деятельностью по спасению и вывозу евреев из Германии и Венгрии в Палестину. Мы знали о высокой репутации Валленберга среди руководителей международных сионистских организаций. Арестовать его, как и любого западного дипломата, без прямого указания Москвы было немыслимо. Даже если предположить, что он был задержан случайно (в это же время задержали более тридцати дипломатов некоторых европейских стран, почти всех освободили через несколько месяцев в обмен на военнопленных и военнослужащих Советской Армии, оставшихся на Западе), то руководители военной контрразведки в Будапеште должны были обязательно доложить об этом в Москву. Теперь известно, что приказ об аресте Валленберга подписал Булганин, заместитель Сталина по Наркомату обороны, и приказ был немедленно выполнен.

Мой бывший коллега, генерал-лейтенант Белкин, в свое время заместитель начальника СМЕРШ, был знаком с делом Валленберга. Он рассказывал мне, что в 1945 году фронтовые органы СМЕРШ получили из Москвы ориентировку на Валленберга, в которой указывалось, что он подозревается в сотрудничестве с германской, американской и английской разведками, и предписывалось установить постоянное наблюдение за ним, отслеживать и изучать его контакты, прежде всего с немецкими спецслужбами.

О работе Валленберга, как я припоминаю, сообщал наш агент Кутузов (он принадлежал к роду великого полководца), эмигрант, привлеченный к сотрудничеству с советской разведкой еще в начале 30-х годов. Кутузов работал в миссии Красного Креста в Будапеште и участвовал в разработке Валленберга. Согласно сообщениям Кутузова Рауль Валленберг активно сотрудничал с немецкой разведкой. Кутузов интерпретировал его поведение как двойную или даже тройную игру. Конечно, в таком рискованном деле — спасение евреев — необходимо было поддерживать тесные контакты с официальными лицами и немецкими спецслужбами. Я помню, что Белкин говорил мне о нескольких зафиксированных встречах Валленберга с начальником немецкой разведки Шелленбергом.

Обстоятельства сложились так, что Валленберг оказался в сфере повышенного внимания наших разведорганов. Может быть, через него советское руководство рассчитывало добиться более тесного сотрудничества семейства Валленбергов с нашими представителями в скандинавских странах, чтобы заручиться доверием международного капитала для получения кредитов.

Я припоминаю, что Рауль Валленберг проходил по оперативным материалам разведки и как доверенное лицо в ходе начавшихся в 1945 году тайных сепаратных переговорах о перемирии между представителями Германии, Англии и США за спиной Советского Союза. Не исключено, что план вербовки или использования его как заложника в возможной политической игре возник потому, что Валленберг рассматривался как важный свидетель закулисных связей деловых кругов Америки и фашистской Германии, а также спецслужб этих стран в годы войны. Когда союзники достигли тайной договоренности о круге обвинений, которые будут предъявлены руководителям третьего рейха на Нюрнбергском процессе, надобность в Валленберге отпала — он был уничтожен.

Рауля Валленберга задержали (фактически это был арест) в его квартире: к нему явились сотрудники контрразведки и предложили поехать в штаб группы советских войск. Валленберг сказал тогда одному из своих друзей: не знаю, кем я буду — гостем или пленником.

В Москву его везли под охраной, но в спальном вагоне, обращались как с «гостем», еду приносили из вагона-ресторана. Кутузова также доставили в Москву, отдельно от Валленберга. Вскоре Кутузова, в отличие от Валленберга, освободили из тюрьмы и разрешили ему выехать на Запад, разумеется, с условием продолжать активное сотрудничество с советской разведкой. В конце концов он обосновался в Ирландии, где скончался в 1967 году.

Спецблок внутренней тюрьмы и спецлаборатория НКВД — МГБ в 1940–1950 годах

В Москве Валленберга поместили в специальный блок внутренней тюрьмы на Лубянке, где содержались под стражей особо важные лица, которых склоняли к сотрудничеству; если они отказывались — их ликвидировали.

Немецкому отделу нашей разведки регулярно пересылались протоколы допросов Валленберга. Возможно, следователи запугивали его, обвиняя в связях с гестапо.

Из опубликованных в прессе материалов ясно: Валленберга держали в Москве в двух тюрьмах — во внутренней на Лубянке и в Лефортовской. Сотрудники МГБ-КГБ вспоминают, что после допросов «с пристрастием» в Лефортове Валленберга вновь переводили в специальный блок внутренней тюрьмы на Лубянке.

Спецблок внутренней тюрьмы, скорее, напоминал гостиницу. Помещения, в которых содержались заключенные, можно было назвать камерами лишь условно: высокие потолки, нормальная мебель. Еду приносили из столовой и ресторана НКВД, по качеству она, конечно, сильно отличалась от тюремной. Однако место это при Сталине было зловещим. В этом здании находилась комендатура НКВД — МГБ, где в 1937-1950 годах приводились в исполнение приговоры в отношении лиц, осужденных на смертную казнь, а также тех, кого правительство считало необходимым ликвидировать в особом, то есть несудебном, порядке.

В Варсонофьевском переулке, за Лубянской тюрьмой, располагалась непосредственно подчиненная министру и комендатуре токсикологическая лаборатория и спецкамера при ней. Токсикологическая лаборатория в официальных документах именовалась «Лабораторией-X». Начальник лаборатории полковник медицинской службы профессор Майрановский занимался исследованиями влияния смертоносных газов и ядов на злокачественные опухоли. Профессора высоко ценили в медицинских кругах.

В 1937 году исследовательская группа Майрановского из Института биохимии, возглавляемого академиком Бахом, была передана в НКВД и подчинялась непосредственно начальнику спецотдела оперативной техники при комендатуре НКВД — МГБ. Комендатура отвечала за охрану здания НКВД, поддержание режима секретности и безопасности и за исполнение смертных приговоров.

Вся работа лаборатории, привлечение ее сотрудников к операциям спецслужб, а также доступ в лабораторию, строго ограниченный даже для руководящего состава НКВД — МГБ, регламентировались Положением, утвержденным правительством, и приказами по НКВД — МГБ. Ни я, ни мой заместитель Эйтингон не имели допуска в «Лабораторию-Х» и спецкамеру.

Непосредственно работу лаборатории курировал министр госбезопасности или его первый заместитель. По поводу этой лаборатории до сих пор ходит много чудовищных слухов.

Проверка, проведенная еще при Сталине, после ареста Майрановского, а затем при Хрущеве в 1960 году, в целях антисталинских разоблачений, показала, что Майрановский и сотрудники его группы привлекались для приведения в исполнение смертных приговоров и ликвидации неугодных лиц по прямому решению правительства в 1937-1947 годах и в 1950 году, используя для этого яды. Мне известно, что подобного рода акции осуществлялись нашей разведкой за рубежом также и в 60-70-х годах. Об этом говорил и писал генерал-майор КГБ Олег Калугин.

С Валленбергом работали офицеры разведки и контрразведки, под руководством одного из ее руководителей Утехина. Допросы велись следственной частью по уголовному обвинению. Чаще других его допрашивал подполковник Копелянский. Его уволили из органов в 1951 году из-за еврейского происхождения. Хотя участие Копелянского в допросах подтверждено документально — его фамилия значится в тюремном журнале регистрации вызова заключенного на допрос к следователю, — он отрицал это и говорил, что не помнит подследственного с таким именем. Однако по этим записям в журнале видно, что именно Копелянский вызывал Валленберга из камеры на допрос за день до его смерти.

Дело Валленберга к началу июля 1947 года зашло в тупик. Он отказался сотрудничать с советской разведкой и был уже не нужен ни как свидетель тайных политических игр, ни как заложник — Нюрнбергский процесс закончился.

Похоже, Валленберг был переведен в спецкамеру «Лаборатории-Х», где ему сделали смертельную инъекцию под видом лечения (в то же время руководство страны продолжало уверять шведов, что ничего не знает о местонахождении и судьбе Валленберга). Медслужба тюрьмы не имела ни малейшего представления об этом, и его смерть была констатирована в обычном порядке. Однако министр госбезопасности Абакумов, очевидно, осведомленный о подлинной причине смерти Валленберга, запретил вскрытие тела и приказал кремировать его.

Существовала специальная практика кремации тех, кто был уничтожен по особому правительственному решению: вскрытие тела не производилось, прах подлежал захоронению как невостребованный в общей могиле. Позднее власти очень неохотно признали, что прах таких известных людей, как Тухачевский, Якир, Уборевич, Мейерхольд, и других захоронен в этой общей могиле. Крематорий Донского монастыря тогда был единственным, поэтому, возможно, в одной и той же могиле лежит прах моего начальника, друга и наставника Шпигельглаза и одного из руководителей разведки Серебрянского. Весьма вероятно, что прах Валленберга и Берии захоронен там же.

Как следует из воспоминаний бывших сотрудников МГБ — КГБ, журнал специальных записей всех ликвидации со ссылками на соответствующие решения высших инстанций в запечатанном конверте с надписью «без разрешения министра не вскрывать» и грифом «совершенно секретно» после ареста Берии был отправлен Суханову, помощнику Маленкова, заведующему особым сектором Президиума ЦК КПСС. В 1966 году полковник Студников, сразу же после моего ареста сменивший меня в должности начальника по разведывательно-диверсионной работе за границей, его заместитель Гудимович и полковник Василевский подтвердили в ЦК, что этот пакет был изъят из сейфа на Лубянке и передан в особый сектор Президиума ЦК. С тех пор он находится в недрах архивов или уничтожен по указанию высшего руководства, так как содержит свидетельства прямой ответственности за акции, осуществленные «Лабораторией-Х», не только Ежова, Берии, Абакумова, Меркулова, но и высшего руководства страны — Сталина, Молотова, Маленкова, Булганина, Хрущева.

В июне 1993 года «Известия» опубликовали статью Максимовой «Валленберг мертв. К сожалению, доказательств достаточно», а газета «Сегодня» — статью Абаринова «Отмывают не только деньги, но и версии». В обеих статьях приводятся выдержки из документов, касающихся судьбы Валленберга.

Из служебной записки Вышинского Молотову (1947 г.) явствует, что в конце 1944 года шведы обратились в Народный комиссариат иностранных дел СССР «с просьбой взять под защиту первого секретаря шведской миссии в Будапеште Рауля Валленберга».

В 1945 году, в начале января, шведов информировали, что Валленберг обнаружен и взят под защиту советских военных частей (на самом деле Валленберг был арестован военной контрразведкой в Будапеште).

Через некоторое время шведы уведомили МИД, что среди сотрудников их миссии, выехавших из Будапешта, Валленберга нет, и просили разыскать его. По этому вопросу они направили восемь нот в советские инстанции и сделали пять устных запросов. Посол Швеции в Москве Седерблом в 1946 году обратился к Сталину (он был им принят) с личной просьбой — выяснить судьбу Валленберга.

В свою очередь, МИД тоже несколько раз запрашивал о Валлленберге СМЕРШ и Министерство госбезопасности. Наконец в феврале 1947 года МИД был проинформирован П. Федотовым, в то время начальником разведывательного управления, что Валленберг находится в распоряжении МГБ.

В упомянутой выше служебной записке Вышинский писал: «Поскольку дело Валленберга до настоящего времени продолжает оставаться без движения, я прошу Вас обязать тов. Абакумова представить справку по существу дела и предложения об его ликвидации».

Для меня нет сомнений в зловещем смысле последних слов Вышинского. Он не предлагает закрыть дело (тогда была бы другая формулировка — «прекратить дело»), а почти «требует», чтобы Абакумов представил предложения об уничтожении Валленберга как нежелательного лица для советского руководства.

Итак, Вышинский выступил с такой просьбой — это крайне важно, — будучи заместителем Молотова и по разведывательной работе, которая осуществлялась в те годы Комитетом информации. Федотов, который сообщил Вышинскому о том, что Валленберг находится в тюрьме также в тот период был одним из руководителей Комитета информации.

Резолюция Молотова на записке Вышинского также имеет большое значение: «Тов. Абакумову. Прошу доложить мне, 18. V. 47 г.»

Фактически это было распоряжение заместителя главы правительства и руководителя разведки представить предложения о том, как ликвидировать Валленберга. Такова была обычная практика тех лет. (Недавно опубликован и показан по телевидению документ, направленный Сталину и Молотову в 1947 году, касающийся американского гражданина, закордонного агента НКВД Исаака Оггинса, подозревавшегося в двойной игре. Этот документ содержит такую же формулировку.)

После того как предложение было рассмотрено, Сталин или Молотов давали свое согласие в устной, а иногда письменной форме. Если в устной, то Абакумов, как было установлено в ходе проверок и следствия по его делу, делал пометку на таких документах: «Согласие тт. Сталина, Молотова получено» и проставлял дату.

Из официальных документов явствует: Валленберг умер 17 июля 1947 гола. Однако 18 августа того же года Вышинский информировал шведского посла о том, что советское правительство не располагает сведениями о Валленберге и что он не мог быть задержан советскими властями, а, скорее всего, стал случайной жертвой уличных боев в Будапеште (в январе 1945 года мы информировали шведов, что Валленберг находится под защитой советских военных частей).

В марте — мае 1956 года в ходе советско-шведских переговоров, проходивших в Москве, шведская сторона предоставила нашему правительству материалы, относящиеся к Раулю Валленбергу. Тогда же ЦК партии принял решение о проверке и выяснении обстоятельств гибели шведского дипломата. Это решение ЦК КПСС до сих пор не опубликовано.

В 1957 году ЦК КПСС утвердил проект меморандума советского правительства о судьбе Валленберга, подготовленный в МИДе (министр иностранных дел Шепилов) и КГБ (председатель Серов).

Советское правительство информировало шведское, что компетентные органы изучили и проверили представленные шведами материалы о Рауле Валленберге. Тщательные поиски в архивах внутренней тюрьмы на Лубянке, Лефортовской, а также Владимирской и других тюрем ничего не дали: сведений о пребывании Валленберга в Советском Союзе не обнаружили (в 1947 году были: мы сообщали МИДу, что Валленберг находится в распоряжении МГБ). Компетентные органы провели после этого проверку всех архивных документов вспомогательных служб, и в результате в документах медицинской службы внутренней тюрьмы на Лубянке обнаружили рапорт начальника этой службы Смольцова, адресованный бывшему министру госбезопасности Абакумову. В рапорте говорилось, что лично известный министру заключенный Валленберг неожиданно скончался у себя в камере вечером 17 июля 1947 года. Причина смерти — инфаркт.

Заканчивался меморандум, как положено, искренними сожалениями и глубокими соболезнованиями по поводу смерти Рауля Валленберга.

Обращает на себя внимание немаловажная деталь: на рапорте Смольцова от 17 июля 1947 года сделана приписка, что о смерти Валленберга доложено лично министру и тело приказано кремировать без вскрытия.

Я полагаю, что уничтожение архивных следственных материалов по делу Валленберга началось в процессе подготовки меморандума. Обусловлено это было, видимо, тем, что непосредственные инициаторы его ареста и убийства — Молотов и Булганин — все еще находились у власти и занимали ведущее положение в руководстве страны. Булганин, подписавший приказ об аресте Валленберга, был главой правительства, а Молотов, отдавший приказ о ликвидации шведского дипломата, входил в высшее руководство государства.

Однако, по моему мнению, в архивах службы внешней разведки имеются обширные материалы по этому делу. В частности, сразу после ареста Валленберга, насколько я помню, в феврале 1945 года, Сталину по линии НКВД было доложено содержание секретного меморандума министра иностранных дел фашистской Германии Риббентропа о возможных условиях сепаратного мира Германии, США и Англии. При этом отмечалось, что Рауль Валленберг занимался посредничеством в установлении контактов по этому вопросу между спецслужбами США и Германии.

Наше правительство официально признало факт ареста Валленберга, заключения его в тюрьму и смерть от «инфаркта» спустя десять лет после его гибели. Оно также заявило, что Рауль Валленберг был незаконно арестован по приказу Абакумова, который за совершенные им преступления, в том числе арест Валленберга, понес самое суровое наказание.

Это была циничная ложь. В ходе судебного процесса и следствия Абакумову такого обвинения не предъявлялось.

До сих пор не найдена в архивах КГБ записка Абакумова Молотову, в которой, вероятно, должны были излагаться суть дела Валленберга и, по-видимому, содержаться роковые для его участи предложения, инициированные Вышинским. Хотя записка не найдена, следы ее, видимо, могут отыскаться в переписке Министерства госбезопасности и МИДа, председателя КГБ с руководством ЦК КПСС и правительства в указанный период времени. В регистрационном журнале секретариата Молотова имеется кодовый номер, по которому можно проследить прохождение этого документа.

Зато в архивах КГБ, как заявили моему сыну осенью 1994 года, удалось найти документ, из которого следует, что председатель КГБ Серов просил Молотова принять его по делу Валленберга в феврале 1957 года, когда готовился проект меморандума шведскому правительству с признанием ареста Валленберга и его смерти.

Не обнаружена пока и записка Серова, в которой он, прежде чем был подготовлен официальный меморандум советского правительства, должен был сообщить Хрущеву и Булганину, соответственно первому секретарю ЦК и председателю Совета Министров, о том, что в действительности произошло с Валленбергом.

Зная повадки Хрущева, я утверждаю, что он сохранил в своем архиве записку Серова, безусловно содержавшую серьезный компромат на Молотова. Для Хрущева эта записка имела существенное значение в обстановке обострившейся борьбы за власть в начале 1957 года, завершившейся, как известно, разгромом так называемой антипартийной группы Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова. Однако в силу неясных для меня причин Хрущев не использовал дело Валленберга против Молотова. Я помню, как следователи весьма настойчиво добивались от меня данных об участии Молотова в секретных сделках с западными промышленниками и дипломатами, и я понимал, что их вопросы далеко не случайны. Однако имя Валленберга тогда не фигурировало.

Серов должен был обязательно обратиться к Хрущеву за разрешением на уничтожение материалов по делу Валленберга. Вполне вероятно, что после этого они и были уничтожены. Причина ясна: Молотов в феврале 1957 года был еще в силе и оставался весьма влиятельной фигурой в руководстве. Он, как и другие государственные деятели, имевшие прямое отношение к скандальным и преступным акциям, был заинтересован, чтобы документальные свидетельства исчезли.

Последний раз дело Валленберга расследовалось по приказу Горбачева под наблюдением Бакатина, председателя КГБ. Новое расследование подтвердило, что Валленберг, действительно, умер в тюрьме. Было также установлено, что его следственно-архивное и тюремное дела уничтожены.

Вероятно, некоторые подробности поисков материала по делу Валленберга знает внук Молотова профессор Никонов, председатель фонда «Политика», бывший тогда помощником Бакатина.

К сожалению, архивы, как и рукописи, увы, горят и уничтожаются. Но следы остаются. Бывают находки совершенно случайные и неожиданные. Так, технический сотрудник в архиве КГБ, не имевший никакого отношения к расследованию дела Валленберга, обнаружил его дипломатический паспорт и личные вещи в пакете, выпавшем из увесистой пачки неразобранных документов.

После громкого скандала, вызванного выходом в свет моей книги на Западе, я написал в мае 1994 года по просьбе русско-шведской комиссии по делу Валленберга объяснение в учетно-архивный отдел Федеральной службы безопасности. Мой сын беседовал с шведскими представителями: выяснение истины о деле Рауля Валленберга зависит в немалой степени и от шведской стороны, которая упорно отказывается предать гласности данные его отчетов о контактах с немецкими и американскими спецслужбами в 1941-1945 годах.

Как сказал мне финский историк Сеппо Изотало, в настоящее время в распоряжении шведских властей имеются скрываемые ими документы о выполнении Валленбергом задания американской разведки, а также о его участии по поручению своего дяди, финансового магната Маркуса Валленберга, в «отмывании» гитлеровцами захваченных ими богатств еврейского населения.

Я думаю, что когда-нибудь исследователи все-таки доберутся до наших и зарубежных архивных материалов, как это произошло с катынским делом, и поставят точку в запутанной и трагической истории Валленберга.

Попытка наших властей, надо сказать, небезуспешная, скрыть правду о Валленберге напоминает дело о расстреле в 1940 году польских военнопленных в Катынском лесу под Смоленском и других местах. Только в 1992 году в прессе были опубликованы архивные материалы этого дела, в частности рапорт бывшего председателя КГБ Шелепина об уничтожении документов, связанных с преступной акцией (Шелепин в 1959 году обращался к Хрущеву, чтобы получить разрешение на их уничтожение). Все это дает основание предполагать, что и с делом Валленберга поступили так же.

Хотя Борис Николаевич Ельцин передал Леху Валенсе документы и дело о польских военнопленных вроде бы уже закрыто, покров тайны все еще не сброшен до конца. В извлеченных из архивов КГБ документах нет сведений, как планировалась и проводилась эта акция. Даже те, кто активно занимался вербовкой польских офицеров, не представляли, какая судьба ожидает военнопленных, отказавшихся сотрудничать с НКВД. Я предполагаю, что об этом знал Райхман, имевший отношение к польским делам.

Официальное сообщение правительства гласило, что польские военнопленные, находящиеся в лагерях, попали в руки немцев и были расстреляны. Действительно, некоторые польские офицеры были убиты из немецкого оружия. Тогда многие, и я тоже, поверили этой версии.

Впервые я услышал, что польских военнопленных расстреляли мы, от генерал-майора КГБ Кеворкова, заместителя генерального директора ТАСС в 80-х годах. Он сказал, что Фалин, заведовавший Международным отделом ЦК КПСС, в 70-х годах получил выговор от Андропова за проявленный интерес к катынскому делу и предложение начать новое расследование. Меня поразило, что, по словам Кеворкова, в ЦК больше всего были озабочены тем, чтобы возложить всю ответственность за это дело только на НКВД и скрыть, что уничтожение польских офицеров было проведено по решению Политбюро.

Говоря о преступном массовом уничтожении польских военнопленных и попытках Хрущева и Горбачева скрыть эту трагедию, надо отметить и то обстоятельство, что, возможно, расстрел поляков в 1940 году был своего рода мщением, сведением счетов с ярыми антисоветчиками, польскими офицерами, за уничтожение сорока тысяч (по разным данным разные цифры) наших военнопленных в польских концентрационных лагерях после поражения Красной Армии в 1920 году под Варшавой.

В 1953 году меня и Эйтингона обвинили в том, что мы организовывали ликвидацию неугодных Берии людей с помощью ядов на специальных конспиративных квартирах, в загородных резиденциях и эти убийства преподносили как смерть от несчастных случаев. Абакумов также обвинялся в уничтожении неугодных ему людей. Вопреки требованиям закона, ни в обвинительном заключении, ни в приговоре по нашим делам не фигурировали имена «наших жертв». И это не было случайностью или результатом небрежной работы следователей — они свое дело знали. Жертв просто не было, не существовало. В сведении личных счетов Берии и Абакумова с их противниками ни я, ни Эйтингон участия не принимали.

Все тайные ликвидации двойных агентов и политических противников Сталина, Молотова, Хрущева в 1930-1950 годах осуществлялись по приказу правительства. Именно поэтому конкретные боевые операции, проводимые моими подчиненными совместно с сотрудниками «Лаборатории-Х» против врагов, действительно опасных для советского государства, как тогда представлялось, ни мне, ни Эйтингону в вину не ставили. Абакумову, лично отдававшему приказы от имени правительства о проведении операций, они также не ставились в вину. Берия же в 1945–1953 годах не имел к этим делам никакого отношения и даже не знал о них.

Вся работа «Лаборатории-Х», не только научная. была хорошо известна как тем, кто занимался расследованием дела Берии и Абакумова, так и правительству и ЦК партии, наблюдавшим и направлявшим ход следствия по этим делам и определявшим его содержание.

В обвинительном же заключении по моему делу утверждалось, что именно я наблюдал за работой сверхсекретной токсикологической лаборатории, которая экспериментировала с ядами на приговоренных к смерти заключенных в период с 1942 по 1946 год. Это обвинение было снято при моей реабилитации, поскольку в архивах ЦК КПСС и КГБ обнаружили утвержденное правительством Положение, регулировавшее всю деятельность этой лаборатории и порядок отчетности об ее работе. «Лаборатория-Х» мне не была подконтрольна. Я не мог ни отдавать приказы ее начальнику Майрановскому, ни использовать яды против кого-либо, ни тем более проводить с ними эксперименты на людях. И сейчас показаниями, выбитыми у Майрановского, якобы участника сионистского заговора в МГБ, которого никогда не существовало, пытаются спекулировать, чтобы дискредитировать меня и Эйтингона. Причем делают это Ваксберг, Бобренев — профессиональные юристы и Петров из «Мемориала», отдающие себе отчет в том, что использование потерявших юридическое значение показаний и протоколов, не подписанных обвиняемыми и подсудимыми, против реабилитированных людей, выставляет их в самом неприглядном свете, превращает в соучастников фальсификации уголовных дел.

При нынешнем взгляде на эти события нельзя не иметь в виду и другое важнейшее обстоятельство. Практика тайных ликвидации политических противников и агентов-двойников была неприятным, но неизбежным атрибутом «холодной войны» и авторитарного правления. Она регламентировалась специальным решением не партийных органов, а правительства, объявленного в приказах как по линии органов Госбезопасности, так и военной разведки. В Положении о задачах службы разведывательно-диверсионных операций, подлежащих неукоснительному и бесприкословному выполнению, было прямо записано, что «служба осуществляет наблюдение и подвод агентуры к отдельным лицам, ведущим вражескую работу, пресечение которой в нужных случаях и по специальному разрешению правительства может производиться особыми способами: путем компрометации, секретного изъятия, физического воздействия или устранения».

В 1951 году Майрановский вместе с Эйтингоном, Райхманом, Матусовым и А. Свердловым были арестованы и обвинены в незаконном хранении ядов, а также в том, что они являются участниками сионистского заговора, цель которого — захват власти и уничтожение высших руководителей государства, включая Сталина. Рюмину, который возглавлял следствие по этому делу, удалось выбить фантастические признания у Майрановского (он отказался от них в 1958 году) и заместителя начальника секретариата Абакумова Бровермана. Когда в конце 1952 года Рюмин, будучи заместителем министра госбезопасности Игнатьева, был снят с должности, следственная часть не могла представить обвинительное заключение против Майрановского в том виде, как его подготовил Рюмин. Показания начальника токсикологической лаборатории не подкреплялись признаниями врачей, арестованных по делу Абакумова, которые не имели понятия об этой лаборатории.

Никто из арестованных врачей ничего не знал о секретной деятельности Майрановского: он сам проводил эксперименты с ядами на приговоренных к смертной казни в соответствии с установленным правительством и Министерством госбезопасности порядком. Зафиксировать в полном виде признания Майрановского было чересчур рискованно, поскольку он ссылался на указания высших инстанций и полученные им награды. Именно поэтому его дело поступило на рассмотрение во внесудебный орган — Особое совещание при министре госбезопасности. По-видимому, имелись какие-то планы использовать в дальнейшем Майрановского в качестве свидетеля против кого-либо в высшем руководстве. Его оставили в живых и в феврале 1953 года приговорили к десяти годам лишения свободы за незаконное хранение ядов и злоупотребление служебным положением.

Майрановский был осужден незадолго до смерти Сталина. Когда Берия вновь возглавил органы безопасности, Майрановский направил ему огромное количество заявлений-просьб об освобождении, писал о своей невиновности и ссылался на работу под его непосредственным руководством в 1938-1945 годах. Берия, видимо, собирался освободить его, но вскоре сам был арестован. Прокуратура немедленно использовала заявления Майрановского против него самого, против Берии, Абакумова и Меркулова. Теперь Майрановский был представлен как сообщник Берии в его мифических планах ликвидации советского руководства с помощью ядов.

Мне известно о четырех фактах ликвидации опасных врагов советского государства, как тогда однозначно понималось, проведенных с участием Майрановского в 1946-1947 годах. Я имею в виду известных украинских националистов, о которых я уже рассказывал, а также иностранцев — Самета и Оггинса.

Самет, польский инженер еврейской национальности, интернированный нами в 1939 году, занимался совершенно секретными работами по использованию трофейного немецкого оборудования на наших подлодках, которое давало большое преимущество в длительности пребывания под водой. Самет связался с англичанами: он собирался выехать в Палестину. Чтобы внедрить агента в окружение Самета и контролировать его связи с иностранцами, в Ульяновск, где все происходило, направили Эйтингона. Приехавший позже Майрановский вместе с агентом, врачом заводской поликлиники, сделал Самету во время профилактического осмотра инъекцию яда кураре.

Генерал Волкогонов в 1992 году представил в конгресс США список американцев, погибших в Советском Союзе в годы второй мировой войны, а также «холодной», и выразил от имени президента Ельцина сожаление в связи с их гибелью. В этом списке был и Оггинс. Ликвидировали Оггинса, как считает Волкогонов, чтобы он не смог рассказать правду о советских тюрьмах и концлагерях.

На Западе к тому времени было достаточно хорошо известно о ГУЛАГе. и причина, по которой уничтожили Оггинса, не так проста, как писали в наших газетах. Судя по публикациям, Оггинс был незаконно арестован НКВД и приговорен Особым совещанием к восьми годам заключения якобы за антисоветскую пропаганду. На самом деле Оггинс приехал в Советский Союз по фальшивому чехословацкому паспорту — об этом в прессе не было ни слова. Он действительно симпатизировал коммунистическим идеям и являлся негласным членом компартии США. Оггинс также был старым агентом Коминтерна и НКВД в Китае, на Дальнем Востоке и США. Его жена Нора входила в агентурную сеть НКВД в Америке и Западной Европе и отвечала за обслуживание наших конспиративных квартир во Франции и США в 1938-1941 годах. Оггинса арестовали в 1938 году, подозревая в двойной игре. Его жена вернулась в США в 1939-м. Вначале она считала, что муж находится в Советском Союзе по оперативным соображениям, но потом поняла, что он арестован. У нас были основания предполагать, что Нора начала сотрудничать с ФБР и другими американскими и японскими спецслужбами. Она попыталась, может быть, по заданию американской контрразведки, восстановить прерванные с 1942 года связи с нашей агентурой в Америке. В конце войны Нора Оггинс обратилась к американским властям, чтобы они помогли разыскать ее мужа. рассчитывая добиться его освобождения. В период наших хороших отношений с Америкой сотруднику американского посольства в Москве разрешили встретиться с Оггинсом в Бутырской тюрьме, преследуя свои цели — выявить, что известно американцам о его деятельности.

После провала нашей разведывательной сети в США и Канаде в 1946-1947 годах Молотов опасался, что если освободить и Оггинса, то американцы могут привлечь его в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности и использовать как свидетеля против компартии США. Кроме того, по мнению наших спецслужб, контакты Норы Оггинс с американскими властями и сотрудничество с ФБР уже нанесли серьезный урон нашим агентурным позициям в США и Франции.

Абакумов, зная это, предложил ликвидировать Оггинса, решение было принято Сталиным и Молотовым. В 1947 году Майрановский во время медицинского обследования сделал Оггинсу, находившемуся в тюрьме, смертельный укол. Мне и Эйтингону поручили организовать его похороны на еврейском кладбище в Пензе и оформить дату захоронения 1944 или 1945 годом.

Сейчас, вспоминая этого человека, я испытываю сожаление. Но тогда, в годы «холодной войны» ни мы, ни американцы не задумывались о моральных аспектах ликвидации опасных противников, агентов-двойников.

Рауль Валленберг

Памятник Валленбергу в Тель-Авиве

Зоя Воскресенская, она же Ярцева

Она же Рыбкина

с мужем Борисом Рыбкиным

Григорий Майрановский

Глава из книги И.И.Гарина "Двойное убийство Сталина", Киев, Мастер-класс, 2006, 272 с.
Примечания и цитирования указаны в тексте книги.

Дружище, ты пробовал радиоактивный полоний?..
- Нет...
- Так мы тебя угостим...

Исследования и разработки ядовитых веществ, предназначаемых для террористических акций государства и уничтожения политических противников, начались еще при жизни Ленина. В 1921 году по его личному распоряжению был создан кабинет № 2, или «Специальный кабинет», первый прообраз биохимической лаборатории, в которой, кроме химиков, работали фармацевты и токсикологи. В задачу «кабинета» входила разработка ядов и способов их применения. Любопытно, что токсикологическая лаборатория была создана непосредственно при Председателе Совнаркома В. И. Ленине. Когда умиравший вождь просил Сталина достать ему яд, по всей видимости, он имел в виду именно это учреждение.
Работа над использованием ядов и наркотиков интенсифицировалась в ОГПУ с 1926 года по личному указанию наркома безопасности Вячеслава Менжинского, позже от них и погибшего. Специальная лаборатория стала частью секретной группы, которую возглавлял бывший эсер-боевик Яков Серебрянский. «Яшина группа» была создана для проведения террористических актов за границей, подчинялась непосредственно наркому и просуществовала до 1938 года.
Нарком Генрих Ягода, интересовался ядами вполне профессионально: он был фармацевтом по образованию. Уже при Ягоде специальная токсикологическая лаборатория состояла из двух подразделений: химического и химико-бактериологического.
При новом наркоме, Николае Ежове, методы «Яшиной группы» стали применяться для «чистки» на самой Лубянке. 17 февраля 1938 года начальник Иностранного отдела НКВД Абрам Слуцкий был найден мертвым в кабинете Михаила Фриновского, заместителя нового наркома. Рядом с неуклюже сползшим с кресла телом чекиста Слуцкого стоял пустой стакан из-под чая. Фриновский конфиденциально объявил сотрудникам НКВД, что врач уже установил причину смерти: разрыв сердца. Несколько офицеров, знавших симптомы отравления цианистым калием, заметили специфические синеватые пятна на лице Слуцкого *.
Террористические акции советских «органов» были чуть ли не официально обоснованы после того, как в далеком 1927 году лично товарищ Сталин продиктовал принятое затем ЦИК СССР от 21 ноября 1927 года Постановление, разрешавшее физическое устранение врагов советской власти. Вскоре после этого советской агентурой на Западе были уничтожены чекисты-перебежчики Игнатий Рейсс, Вальтер Кривицкий и Георгий Агабеков. Кто знает, сколько офицеров государственной безопасности бежали на Запад за годы советской власти и что это за безопасность такая, когда ее офицеры лидируют в списках перебежчиков?
В конце 20-х годов, при председателе ОГПУ Менжинском была создана Особая группа из сотрудников Коминтерна и разведки, главной задачей которых было уничтожение политических противников СССР, в первую очередь из числа русских эмигрантов и перебежчиков. Наиболее известными «активными акциями» советских спецслужб были похищения генералов Александра Кутепова и Евгения Миллера, а также убийства лидеров украинских националистов Евгения Коновальца, Льва Ребета и Степана Бандеры. К последним прямое отношение имела вышеуказанная лаборатория.
В 30-е годы начальником секретной спецлаборатории стал профессор Казаков, которого расстреляли в 1938 году в связи с процессом Бухарина. Вплоть до 1939 года эта лаборатория не входила в состав органов государственной безопасности, но после образования при НКВД СССР Отдела опертехники, который возглавил майор госбезопасности Алехин, 20 февраля 1939 года в этот спецотдел в качестве структурного подразделения вошла «Лаборатория X» или, как метко прозвали ее сами же сотрудники госбезопасности, «Камера» **.
При новом наркоме, Лаврентии Берия, секретная лаборатория была реорганизована. С 1938 года она была включена в состав 4-го спецотдела НКВД, а с марта 1939-го ее возглавил Михаил Филимонов, фармацевт по образованию, имевший степень кандидата медицинских наук. Именно с этого момента главный герой дальнейшего повествования наш отечественный Эйхман, профессор Г. М. Майрановский ***, был зачислен начальником 7-го отделения 2-го спецотдела НКВД, то есть стал начальником одной из двух лабораторий этого спецотдела. Начальником второй (бактериологической) лаборатории был назначен Сергей Муромцев. «Лаборатория смерти» просуществовала в неизменном виде до 1946 года, когда была включена в состав Отдела оперативной техники (ООТ) и стала Лабораторией № 1 ООТ уже при новом министре госбезопасности Викторе Абакумове.
Новую лабораторию образовали, забрав из научно-исследовательского института биохимии, возглавляемого профессором Бахом, группу Г. М. Майрановского. Буква “X“ в названии лаборатории обозначала, что эта лаборатория занимается «химией». Для прикрытия считалось, что лаборатория разрабатывает противоопухолевые препараты.
Работа лаборатории была строго засекречена, а доступ в нее строго ограничен даже для руководящего состава НКВД - МГБ. Работу лаборатории курировал непосредственно нарком внутренних дел или его первый заместитель.
Разработки этих засекреченных учреждений проверялись прежде всего, на «своих». Как мы видим, проблем с подходящими для этого дела учеными-мутантами у советской власти не было. Впрочем, не только в этих лабораториях. Родина прикажет - сделаем! Достаточно хорошо обосновать дело, и ученые уже не убийцы, а герои! В лабораториях профессора Майрановского убивали во время медицинского обследования. Заключенных вели не на расстрел, а на обследование их здоровья. Здесь готовились яды медленного действия, быстрораспадающиеся токсины, провоцирующие сердечные приступы, и многое другое. Каждый день десятки ученых ходили на работу, «творили», получали награды и премии, затем возвращались домой и воспитывали детей. Наверное, гордились, выполняя почетные задания родного товарища Сталина! А почему бы и нет? Разве не стала предметом гордости всей страны работа многотысячных коллективов по созданию оружия массового уничтожения, и не только - атомного...
Видимо, следует особо отметить, что работу Майрановского о влиянии иприта на злокачественные образования в 1964 году высоко оценил президент АМН СССР академик Николай Блохин, у которого даже не возникло вопроса, как и на ком получены такие данные. Любопытно и другое: два крупных ученых одобрили результаты чудовищных и преступных экспериментов при защите докторской диссертации Майрановского. Это профессор Б. Тарусов и будущий академик Г. Франк. Оба были прекрасно осведомлены, чем занимался «ученый»! Такие вот дела, такая вот «советская наука».
В книге “Спецоперации“ один из наиболее посвященных в эти дела людей Павел Судоплатов позже писал: «Спецблок внутренней тюрьмы скорее напоминал гостиницу. Помещения, в которых содержались заключенные, можно было назвать камерами лишь условно: высокие потолки, нормальная мебель. Еду приносили из столовой и ресторана НКВД, по качеству она, конечно, сильно отличалась от тюремной. Однако место это при Сталине было зловещим. В этом здании находилась комендатура НКВД-МГБ, где в 1937-1950 гг. приводились в исполнение приговоры в отношении лиц, осужденных к смертной казни, а также тех, кого правительство считало необходимым ликвидировать в особом, то есть несудебном, порядке. В Варсонофьевском переулке, за лубянской тюрьмой, располагалась непосредственно подчиненная министру и комендатуре токсикологическая лаборатория и спецкамера при ней. Токсикологическая лаборатория в официальных документах именовалась “Лабораторией X“. Начальник лаборатории полковник медицинской службы профессор Майрановский занимался исследованиями влияния смертоносных газов и ядов на злокачественные опухоли. Профессора высоко ценили в медицинских кругах».
И еще: «Проверка, проведенная еще при Сталине после ареста Майрановского, а затем и при Хрущеве в 1960 г., в целях антисталинских разоблачений, показала, что Майрановский и сотрудники его группы привлекались для приведения в исполнение смертных приговоров и ликвидации неугодных лиц по прямому решению правительства в 1937-1947 гг. и в 1950 г., используя для этого яды. Мне известно, что подобного рода акции осуществлялись нашей разведкой за рубежом также и в 60-70-е годы. Об этом говорил и писал генерал-майор КГБ Олег Калугин» *.
Первое упоминание о специальной токсикологической лаборатории в системе МГБ, в которой проводились эксперименты на людях, появилось на Западе в 1983 году в книге бывшего сотрудника КГБ очередного невозвращенца Петра Дерябина. Он писал: «С 1946 по 1953 годы в составе структуры Министерства государственной безопасности в Москве существовала пресловутая лаборатория под названием “Камера”. Она состояла из медика - заведующего и нескольких помощников. Они проводили опыты на людях - заключенных, приговоренных к смертной казни, - чтобы определить эффективность различных ядов и инъекций, а также гипноза и наркотиков при допросах» **.
Полковник Бобренев, позже имевший доступ к следственным делам Майрановского и Берия, так описывал «лабораторию смерти»: «Под лабораторию... выделили большую комнату на первом этаже углового здания, что в Варсанофьевском переулке. Комната была разделена на пять камер, двери которых с несколько увеличенными глазками выходили в просторную приемную. Здесь во время экспериментов постоянно дежурил кто-то из сотрудников лаборатории... Почти ежедневно в лабораторию поставляли заключенных, приговоренных к расстрелу. Процедура внешне походила на обычный медицинский осмотр. «Доктор» участливо расспрашивал «пациента» о самочувствии, давал советы и тут же предлагал лекарство... Одни умирали через три-четыре дня, другие мучились с неделю».
Трудно подсчитать количество жертв советской науки, но известно, что для их уничтожения использовались не только яды - в газовой камере, оборудованной в помещении комендатуры Лубянки, был умерщвлен не один десяток видных чекистов того времени.
Наум Эйтингон, иногда присутствовавший «при производстве опытов в лаборатории Майрановского» и наблюдавший за «впрыскиванием четырем подопытным жертвам яда кукарина», засвидетельствовал: «Яд действовал почти моментально».
В 1954 году на допросе руководитель бактериологической лаборатории того же ведомства академик ВАСХНИЛ Сергей Муромцев, сам убивший 15 заключенных (данные Бобренева), утверждал, что он был поражен садистским отношением Майрановского к cвоим жертвам.
Полковник Бобренев рассказал также, что по меньшей мере четверо немецких военнопленных в 1944 году, а в конце 1945 года еще трое немецких граждан были предоставлены для «экспериментов». Последние трое были антифашистами-полит- эмигрантами, бежавшими из нацистской Германии; они умерли через 15 секунд после летальных инъекций. Тела двух жертв были кремированы, тело третьей было привезено в Научно-исследовательский институт скорой помощи им. Н.В.Склифосовского. Патологоанатомическое вскрытие показало, что покойный умер от паралича сердца; следов яда патологоанатомы не нашли. Японские военнопленные, офицеры и рядовые, а также арестованные японские дипломаты использовались в экспериментах по «проблеме откровенности».
Особый интерес Майрановский уделял так называемым ядам скрытого действия, то есть веществам, вызывавшим симптомы не отравления, а как бы «естественной смерти», скажем от инфаркта миокарда, стенокардии, инсульта... Перед ним была поставлена задача, так им до конца и не решенная, - чтоб инфаркт был, а яда обнаружено не было. Кроме того, лаборатория интенсивно изучала наркотические вещества, которые могли бы стимулировать «откровенность» допрашиваемых жертв.
Майрановский потратил два года на «работу» с рицином - трудно идентифицируемым белком, содержащимся в семенах клещевины. Предметом его исследований стало определение смертельной дозы рицина. Можно только гадать, сколько жертв погибло при этих «экспериментах».
Лаборатория Х изготовляла снаряженные рицином крохотные специальные иголки, которые следовало незаметно вколоть в тело жертвы; боль была не сильнее, чем от укуса насекомого, но жертва вскоре умирала, а в организме невозможно было обнаружить никаких следов. Природа самих ядов иногда предопределяла способы их применения: рициновая иголка в зонтике; спрей, распыленный из тубы, спрятанной в завернутой в трубку газете; выстрел в упор пропитанной ядом пулей (которая предназначалась для русского эмигранта Георгия Околовича в 1955 году) из пистолета с малой дальностью стрельбы, замаскированного под пачку сигарет или авторучку.
Проверялось действие на человеческий организм и других ядов - дигитоксина, таллия, колхицина. Каждый опробовался на 10 «подопытных». За мучениями жертв, не умерших сразу, «экспериментаторы» наблюдали в течение 10-14 дней, после чего выживших «подопытных» убивали.
В конце концов был найден яд с требуемыми свойствами - «К-2» (карбиламинхолинхлорид). Он убивал жертву в течение 15 минут и почти не оставлял следов.
В 1942 году Майрановский заявил начальству, что обнаружил средство развязывания языка: якобы под влиянием определенных доз рицина «подследственные» начинали откровенно говорить то, что думали. Тогда же остепененный «ученый» получил одобрение руководства работать над «проблемой откровенности» на допросах. Почти два года ушло на эксперименты лаборатории Майрановского по получению «откровенных» и «правдивых» показаний под влиянием медикаментов. Были безрезультатно опробованы хлоралскополамин и фенаминбензедрин. Допросы с использованием медикаментов проводились не только в лаборатории, но и в обеих тюрьмах Лубянки, № 1 и 2. Один из основных сотрудников лаборатории (а также ассистент кафедры фармакологии 1-го Московского медицинского института), Владимир Наумов, открыто считал эти эксперименты профанацией. Однако известно, что после войны, в 1946 году, советские «советники» из МГБ использовали наркотики при допросах политических заключенных, арестованных в странах Восточной Европы» *.
В сталинский период огромного количества загадочных смертей лаборатория Майроновского как бы полностью отвечала максиме вождя «Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы». Действительно, еще со времен Борджиа яд стал «идеальным средством» для «решения» политических и династических проблем.
По свидетельству Судоплатова, Майроновский собственноручно вводил яды заключенным. На первом этапе исследований ученые «экспериментировали» с различными газами. Скажем, опыты Майроновского с ипритом начались раньше, чем печально известные «эксперименты» нацистов на заключенных концлагеря Заксенхаузен в 1939 году. Разве что в СССР в качестве подопытного материала выступали заключенные внутренней тюрьмы НКВД. Но требование «бесследности» тогда достигнуто не было: яд обнаруживался в трупах. Майрановского это не остановило, и «эксперименты» продолжились. Санкцию на проведение опытов над живыми людьми давал лично нарком Берия.
После окончания войны Майрановский и два других сотрудника лаборатории были посланы в Германию для розыска немецких экспертов по ядам, «экспериментировавших» на людях. Майрановский вернулся в Москву твердо убежденным, что достижения нацистских «специалистов» в этой области были гораздо скромнее, нежели советских.
Видимо, никогда и никому не удастся составить полный перечень жертв советских ученых, «экспериментировавших» с ядами. Большая часть документов уничтожена. Есть веские основания полагать, что не без помощи ядов ушли на тот свет известный украинский историк Михаил Грушевский, бывший глава Центральной Рады (он погиб вскоре после инъекции, сделанной в одной из московских клиник). Нельзя исключать, что от яда, созданного по его же указанию, погиб сам руководитель ОГПУ-НКВД СССР товарищ Менжинский *, еще - Нестор Лакоба, первый секретарь компартии Абхазии, к смерти которого приложил руку сам Лаврентий Павлович Берия.
По их стопам пошли уже упомянутый выше заместитель Ежова Фриновский, которому прямо в служебном кабинете ввели яд офицеры НКВД Алехин и Заковский, а также комиссар госбезопасности 2-го ранга А. Слуцкий, у которого яд вызвал характерную сердечную недостаточность, в результате чего тот скончался на месте. Младшего брата Слуцкого, работавшего в оперативном отделе ГУЛАГа, отравили в лубянской столовой на глазах у сотни обедавших чекистов. Он не успел доесть первое блюдо, как замертво рухнул на пол с фиолетовой пеной на губах.
Существуют веские свидетельства, что «продукцию» профессора Майрановского «испробовали» Надежда Крупская и Максим Горький. 26 февраля 1939 г. официальная пресса поздравляла юбиляршу Крупскую с 70-летием, а в ночь на 27 февраля она оказалась в Кремлевской больнице с официальным диагнозом - «тромбоз кишечника» - и после проведенной операции в 6 часов 15 минут скончалась. Жена вождя откушала торт, преподнесенный ей от имени товарища Сталина, а великий пролетарский писатель - конфет из коробки, присланной вождем. У Горького диагностировали паралич сердца, а двумя годами позже виновными в его смерти были объявлены врачи Кремлевского лечсануправления Левин и Плетнев. Они показали, что по указанию наркома внутренних дел Генриха Ягоды лечили Горького так, чтобы тот быстрее умер. Профессора Левина расстреляли, а Плетнев, получивший за это 25 лет с отбытием срока в Воркуте, рассказал находившейся с ним в заключении немецкой революционерке Б. Герланд, что смерть Горького наступила от конфет, которые Алексею Максимовичу подарил товарищ Сталин.
А еще были Орджоникидзе, Куйбышев, скончавшийся в 1935 г. от внезапного склероза сердца, Дзержинский, Томский, Щербаков, Жданов и сотни других «заклятых друзей», соратников по партии. «Многих из них сожгли в печах крематория Донского монастыря. Оставшийся после них прах перемешали с прахом сожженных тел врагов, умиротворив их и примирив друг с другом на молекулярном уровне».
Здесь следует также упомянуть попытку покушения на Околовича, а также ликвидации в Мюнхене 1957 и 1959 годах Богданом Сташинским антисоветского писателя-эмигранта Льва Ребета и лидера украинских националистов Степана Бандеры. За эти теракты Сташинский был награжден орденами Красного Знамени и Ленина. Лев Ребет в октябре 1957 года погиб якобы от сердечного приступа, а четыре года спустя подосланный КГБ убийца бежал заграницу и рассказал, как он, проходя мимо Ребета на лестнице, брызнул ему в лицо спреем, в котором был растворен ядовитый газ на основе цианида. Перебежавший в 1961 году в ФРГ Сташинский рассказал о своих террористических актах западногерманскому суду, на котором было вынесено частное определение: главную вину за подготовку покушений германский суд возложил на руководителей советских органов госбезопасности - Ивана Серова (в 1957 году) и Александра Шелепина (в 1959 году). Международная огласка чуть поумерила пыл «органов» и вождей, однако террористические операции не прекратились...
В 1958 году с помощью радиоактивного талька пытались убить советского перебежчика Николая Хохлова, которому КГБ поручило убить главу НТС Григория Окуловича и председателя Временного правительства Александра Керенского. Хохлова с большим трудом спасли американские врачи, целый год он провел в больнице. Известна также неудавшаяся попытка отравления Александра Солженицына.
Американец Оггинс, тесно сотрудничавший с Коминтерном, был арестован в 1938 году. В годы войны его жена обратилась к американским властям с просьбой вызволить ее мужа из СССР. Американский представитель в 1943 году встречался с Оггинсом в Бутырской тюрьме. Отпускать его МГБ не хотело, чтобы он не смог поведать на Западе правду о ГУЛАГе. В 1947 году в тюремной больнице Майрановский сделал Оггинсу смертельную инъекцию.
Польскому инженеру Самету, пожелавшему эмигрировать в Израиль, Майрановский сделал инъекцию кураре во время профилактического осмотра.
В 1946 году был уничтожен подобным образом один из лидеров украинских националистов Шумский, находившийся в ссылке в Саратове.
Болгарский диссидент и антикоммунист Марков был убит в Лондоне, где он работал на Би-Би-Си. Об этом рассказал ныне проживающий в США бывший генерал КГБ Олег Калугин, который руководил этой операцией с советской стороны. Он описал ее в опубликованной в 1994 году книге «Мастер шпионажа». Операцию осуществили органы госбезопасности Болгарии с помощью яда, переданного КГБ. Марков был ликвидирован только с третьей попытки. Сначала была использована мазь, которая должна была убить журналиста через один-два дня - вскрытие констатировало бы смерть от сердечного приступа. Затем яд был добавлен агентом в стакан с напитком, приготовленным для Маркова. Но только иголка, начиненная рицином, сделала свое дело.
Олег Калугин получил орден Красного Знамени еще за одну ликвидацию - похищение в Вене советского перебежчика, офицера ВМФ Артамонова. Здесь также не обошлось без использования токсикологических препаратов, от которых Артамонов умер прямо на руках агента КГБ. Операции КГБ продолжались и позже.
Жизнь другого болгарского политического эмигранта, Владимира Костова, также получившего «укол зонтика» в парижском метро, была спасена врачами. Ядовитая игла была вовремя извлечена из его тела, и рицин не успел проникнуть в организм.
Смертельную инъекцию Майрановский сделал и вновь назначенному на Украине греко-каталическому архиепископу Закарпатья Ромже, активно сопротивлявшемуся присоединению греко-католиков к православию. Это произошло следующим образом. В 1947 году врач-палач выехал в Ужгород. Имеется информация о том, что в Киеве к нему в вагон поезда пришел Хрущев и от имени Советской власти на Украине отдал приказ на казнь Ромжи. Сначала Ромже устроили автомобильную аварию, а когда она не удалась, послали Майрановского добить раненого. В Ужгороде Майрановский передал ампулу с ядом медсестре местной больницы - агенту МГБ. Она и сделала находящемуся в этой больнице после аварии Ромже укол, и тот умер, так сказать, «от естественных причин».
Не по причине ли этой тайной операции Хрущев так боялся связи своего имени с «лабораторией Х»? Впрочем, у него были и более серьезные основания для страха - Хрущев стал доверенным лицом Сталина, облеченным правом выносить смертные приговоры «через укалывание».
Интересный факт: когда профессор Майрановский вышел из тюрьмы (о чем ниже) и напросился на прием к Хрущеву, тот его принял, что само по себе в высшей степени странно. Ведь ссыльного Василия Сталина Хрущев принять отказался, хотя тот, не имея работы, очень хотел с ним встретиться. Похоже, что Майрановский сказал Хрущеву что-то лишнее. Судоплатов полагает, что он напомнил ему о казни архиепископа Ромжи. В результате Майрановского через два дня снова арестовали, а затем выслали из Москвы в Махачкалу, где он умер в 1964 году.
Еще несколько примеров такого рода ликвидаций: племянник бывшего японского премьера принца Коноэ, офицер японской армии, якобы внезапно умерший от скоротечного тифа; последний комендант Берлина Гельмут Вейдлинг, внезапно скончавшийся в ноябре 1955 года во Владимирской тюрьме от острой сердечной недостаточности; германский фельдмаршал Эвальд фон Клейст, умерший в октябре 1954 года от острой сердечной недостаточности (советское руководство не хотело, чтобы этот военачальник вернулся в ФРГ, и, возможно, мстило инициатору формирования казачьих частей вермахта из бывших советских граждан).
Не исключено, что некоторые из этих убийств были делом рук все того же Майрановского, который даже сидя в тюрьме, продолжал исполнять привычную роль палача. Б. Мюллер-Хилл * засвидетельствовал, что заключенного Майрановского, который содержался во Владимирском централе, неоднократно уводили из камеры во Внутреннюю тюрьму МГБ-КГБ. Только ли на допросы?
Судоплатов уверяет, что и шведского дипломата Рауля Валленберга, спасавшего европейских евреев, также казнили при помощи яда «Лаборатории Х». Начальник медицинской службы внутренней тюрьмы МГБ Смольцов писал, что Валленберг неожиданно скончался в своей камере вечером 17 июля 1947 года. Причина смерти - все тот же злополучный инфаркт. Как у товарища Жданова и многих других «пациентов» профессора Майрановского.
На каких основаниях происходили все эти убийства? Кто отдавал приказы? Существовало специальное Положение о задачах службы разведывательно-диверсионных (читай - террористических), в котором было прямо записано, что «служба осуществляет наблюдение и подвод агентуры к отдельным лицам, ведущим вражескую работу, пресечение которой в нужных случаях и по специальному разрешению правительства может производиться особыми способами: путем компрометации, секретного изъятия, физического воздействия или устранения».
В 1952 году один из успешно действовавших за границей агентов МГБ, Иосиф Григулевич, тренировался использовать специальное оборудование для убийства руководителя Югославии Иосипа Тито с помощью распыленных бацилл чумы.
С 1952 года использование ядов возобновилось, но уже без участия Майрановского. После смещения Майрановского с поста заведующего в 1946 году лаборатория была разделена на две, фармакологическую и химическую. Во главе их были поставлены В. Наумов и А. Григорович. Лаборатории перевели из центра Москвы в новое здание, построенное в Кучино.
В 60-70-х годах лаборатория токсикологии получила название Спецлаборатории номер 12 Центрального научно-исследовательского Института специальных и новых технологий КГБ при Оперативно-техническом управлении. Институт находился в непосредственном подчинении Председателя КГБ Юрия Андропова.
В 1980 году двойной агент ЦРУ Борис Коржак в магазине в пригороде Вашингтона почувствовал укол, похожий на укус комара. Через несколько дней у него началось внутреннее кровотечение и аритмия. Врач, к которому он обратился, извлек из «комариного укуса» микрокапсулу, в которой были сделаны два небольших отверстия, до попадания в тело залепленные воском. В теле воск растворялся, и яд (рицин) медленно попадал в организм. Смертельная доза этого яда составляет 0,2 миллиграмма – вдвое меньше, чем яда кобры.
Мрачная слава этого «научного учреждения», несмотря на его засекреченность, распространялась в народе и волновала воображение советских руководителей, продолжавших террористические традиции товарища Берия. По Москве в свое время бродили слухи о том, что председатель КГБ Семичастный в 1964 году якобы отказался выполнить намек Брежнева по негласной ликвидации Хрущева... В 1988 году генерал-майор КГБ Шадрин рассказывал Судоплатову, что высшая инстанция, то есть Горбачев, проявляет интерес к практике устранения политических соперников в прежние времена.
Ну, а как обстоят дела сегодня? Борис Володарский в журнале «The Wall Street Journal» от 7 апреля 2005 года пишет:
«По свидетельству Александра Кузьминова, бывшего руководителя биологической агентурной сети, который в феврале сего года опубликовал в Новой Зеландии книгу «Biological Espionage» («Биологический шпионаж»), сегодня Камера является главным потребителем и поставщиком 12-го отдела Директората «С» СВР, который занимается вопросами биологической войны. Российский президент Владимир Путин в прошлом был руководителем ФСБ и младшим офицером СВР. Продукция Камеры (каково бы ни было ее официальное название) - ядовитые биологические рецептуры и химические вещества - постоянно совершенствуется на протяжении многих лет по мере того, как развитие науки открывает новые возможности, а у лидеров Кремля появляются новые потребности. Эта продукция является узкоспециальной, приспособленной под каждого конкретного реципиента, чтобы оказать нужный эффект - обыкновенно смерть или вывод из строя - в особых условиях. Но одно условие остается неизменным. Продукция должна отвечать требованию, чтобы смерть или болезнь жертвы казались естественными или, по меньшей мере, давали такие симптомы, которые поставят в тупик врачей и следователей, расследующих уголовные преступления. С этой целью Камера определила свою профилирующую дисциплину: сочетание известных ядов в оригинальные и не обнаруживаемые в организме формы».
Даже в наше время известно несколько примеров отравлений. Так, агент КГБ отравил пищу афганского лидера Хафизуллы Амина, а в марте 2004 года с помощью отравленного письма убрали лидера чеченских сепаратистов Хаттаба.
В 90-е годы в одной из московских газет, опубликована статья о капитальном ремонте дома в Варсонофьевском - в подвале были обнаружены залежи человеческих костей. Не следы ли «успешной работы» лаборатории Майрановского?..
Майрановский не был единственным «доктором смерть», Берия имел и других специалистов подобного рода. Средства физического уничтожения в НКВД разрабатывал микробиолог полковник Муромцев. В 1937 году он возглавил здесь группу «специалистов для борьбы с вредительством в ветеринарии», а в 1939 году был назначен начальником отделения в 4-й спецотдел НКВД, занимавшийся изготовлением специальных средств, штаммов бактерий, способных избирательно поражать отдельные органы, а также возбудителей болезней, стойких ко всем существовавшим на тот момент видам лекарств. Иначе говоря, его задачей было создание средств для умерщвления противников советской власти. Он подчинялся лично Берия, который за неведомые заслуги рекомендовал избрать подельника академиком ВАСХНИЛ. В отличие от проходимца Лысенко, у Муромцева действительно были «большие достижения» в микробиологии: разрабатываемые им средства действовали безотказно. В 1946 году Муромцев был «удостоен» Сталинской премии.
Если верить Павлу Судоплатову, этот академик также использовал в качестве подопытных кроликов заключенных. Другой академик ВАСХНИЛ, хорошо знавший Муромцева, на вопрос, мог ли его коллега создать средство, способное вызвать разрыв кровеносных сосудов мозга, ответил: «Такой талантливый человек мог абсолютно всё!».
В августе 1951 Муромцев был уволен из органов МГБ «по состоянию здоровья» в звании полковника медицинской службы. В 1956 году он был назначен директором Института эпидемиологии и микробиологии им. Н. Ф. Гамалеи АМН СССР, однако до самой смерти (1960) оставался исполняющим обязанности директора, поскольку на выборах его дважды не утверждали на сессиях Медицинской академии. Известно, что на пресловутой сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года Муромцев выступил с заявлением, что «микробиология ждет своего Лысенко».
Когда Муромцев стал директором ИЭМ, известный ученый академик П. Ф. Здродовский подал заявление об уходе из института, ибо посчитал невозможным работать под начальством этого директора. У него уже был «опыт» работы с Муромцевым в качестве бесправного заключенного. В письме в «Огонек», опубликованном в 1988 году, сотрудники института эпидемиологии и микробиологии член-корреспондент АН СССР Г. И. Абелев и доктора наук И. Н. Крюкова и В. Н. Гершанович отмечали, что «директорство С. Н. Муромцева в ИЭМ им. Н. Ф. Гамалеи не оставило ни научного следа, ни доброй памяти в истории этого института».
В. Я. Бирштейн: «22 октября 1992 года московский химик Виль Мирзаянов был арестован сотрудниками службы безопасности и помещен в Лефортовскую тюрьму. Он был обвинен в раскрытии государственной тайны в серии статей, опубликованных в московских газетах в 1991-1992 годах, в которых указал на план производства нового типа химического оружия в России, несмотря на шедшие в то время международные переговоры о ликвидации производства любых OВ. После широкой огласки его дела Мирзаянов был освобожден из тюрьмы и позже эмигрировал в США. В интервью для документального фильма о ядах Мирзаянов отметил, что один из самых страшных ядов Майрановского, рицин, еще недавно производился в России в больших количествах в качестве ОВ. Технической проблемой было рассеивание этого яда на территории потенциального противника: при взрыве бомбы, наполненной рицином, яд неминуемо потерял бы токсические свойства из-за высокой температуры взрыва. Поэтому предполагалось создать бомбы, начиненные специальными полыми иглами с рицином внутри них. При взрыве такой бомбы рицин не денатурировал бы и одновременно решалась бы проблема введения яда в тела жертв» *.
«Трудно сказать, что происходит с рицином и другими ядами Майрановского в настоящий момент. Однако в феврале 1994 года, когда Мирзаянов был вторично задержан и вскоре освобожден, начальник Федеральной службы контрразведки генерал Голушко в интервью, данном журналистке Евгении Альбац, сказал: «Оперативно-техническое управление [бывшего КГБ] включает институты, разрабатывающие специальную технологию и снаряжение для разведки. Оперативно-техническое управление, вместе с дизайнерами и институтами, насчитывает около десяти тысяч человек. Мы также помогаем Министерству внутренних дел» **. Названная генералом цифра в 10000 сотрудников впечатляет; в лаборатории Майрановского работало всего лишь около 20 человек ***.
Cакраментальный вопрос: почему в 1951 году руководитель работ по созданию ядов полковник медицинской службы Майрановский был арестован? Что это было - случайность или Берия загодя прятал вольного или невольника соучастника в готовящемся покушении на Сталина? Почему тогда сразу не уничтожил физически? На все эти вопросы я дам ответ позже, а пока два слова о дальнейшей судьбе нашего отечественного палача в белом халате.
Майрановский был арестован по сионистскому делу работников МГБ. Это дело велось до 1953 года, но тогда никого из них за это время не судили.
Дело Майрановского было выведено Игнатьевым в отдельное производство вместе с исполнителем приговоров, заместителем Павла Судоплатова по Иностранному отделу Наумом Эйтингоном, который, в частности, руководил ликвидацией Льва Троцкого. Особое совещание при МВД быстро назначило Майрановскому 10 лет и отправило во Владимирскую тюрьму.
Кстати сказать, в приговоре по делу Судоплатова, вынесенном Военной коллегией Верховного cуда, говорилось:
«Берия и его сообщники, совершая тяжкие преступления против человечности, испытывали смертоносные, мучительные яды на живых людях. Подобные преступные опыты имели место в отношении большого количества людей, приговоренных к высшей мере наказания, и в отношении лиц, неугодных Берия и его сообщникам. Специальная лаборатория, созданная для производства опытов по проверке действия яда на живом человеке, работала под наблюдением Судоплатова и его заместителя Эйтингона с 1942 по 1946 год, которые от работников лаборатории требовали ядов, только проверенных на людях».
Следователь Рюмин выбил признания у Майрановского, от которых тот позже (в 1958 году) отказался. Из протокола допроса Майрановского (23 сентября 1953 года): «Мы яды давали через пищу, различные напитки, вводили яды при помощи уколов шприцем, тростью, ручкой и других колющих, специально оборудованных предметов. Также вводили яды через кожу, обрызгивая и поливая ее».
Последним "достижением" главного чудовища "лаборатории Х", стала разработка такой системы отравления, которая не была бы ядом в буквальном смысле этого слова, то есть - метода отравления через воздушную среду. Скажем, яд наносили на электрическую лампу, он испарялся при ее включении и действовал через дыхательную системы жертвы. О новом методе уничтожения Майрановский докладывал Берии. Согласно одной из версий, много лет спустя именно таким образом был умерщвлен в гостиничном номере Анатолий Собчак.

Майрановский был осужден незадолго до смерти Сталина. Берия, видимо, собирался освободить его, но вскоре сам был арестован. Прокуратура немедленно использовала заявления Майрановского против него самого, против Берия, Абакумова и Меркулова. Теперь Майрановский был представлен как сообщник Берия в его мифических планах ликвидации советского руководства с помощью ядов.
Судоплатов полагал, что арест Майрановского был связан с планами использовать его в качестве свидетеля против кого-либо в высшем руководстве. Иными словами, это был арест-прикрытие. По неясным причинам, его оставили в живых и в феврале 1953 года приговорили к десяти годам лишения свободы за незаконное хранение ядов и злоупотребление служебным положением.
Когда Берия вновь возглавил органы безопасности, Майрановский направил ему огромное количество заявлений-просьб об освобождении, писал о своей невиновности и ссылался на работу под его непосредственным руководством в 1938-1945 годах. Писал даже и после того, как арестовывали самого Берия, писал, просто не зная об этом. Смысл писаний таков: виноват, сила моих ядов оказалась недостаточной, но - искуплю, торжественно клянусь исправиться.
Характерная цитата из письма полковника Майрановского шефу (27 апреля 1953 года): «Я обращаюсь к вашему великодушию: простите совершенные мною преступные ошибки... У меня есть предложения по использованию некоторых новых веществ: как ряда снотворного, так и смертельного действия - в осуществление этой вполне правильной Вашей установки, данной мне, что наша техника применения наших средств в пищевых продуктах и напитках устарела и что необходимо искать новые пути воздействия через вдыхаемый воздух». Еще: «Моей рукой был уничтожен не один десяток заклятых врагов советской власти, в том числе и националистов всякого рода». Сохранившиеся документы и письма Майрановского сами по себе являются яркими свидетельствами бесчеловечености и хитрости «рыцарей плаща и кинжала», прекрасно освоивших не только приемы уничтожения людей, но и способы ублажения начальства. Кстати, следователи уже тогда всё прекрасно понимали, но опасались не столько за арестованного, сколько за самих себя - куда кривая вывезет?..
Отбыв в 1961 году полученный срок, Майрановский вышел из тюрьмы и спустя три года умер в Махачкале.
Многие сотрудники Майрановского поплатились за бесчеловечные эксперименты. Щеголев и Щеглов покончили жизнь самоубийством, Филимонов, Григорович и Емельянов превратились в алкоголиков или заболели психически, а Дмитриев и Маг стали инвалидами.

Одной из наиболее мрачных страниц в деле Берии стала история возникновения и деятельности спецлаборатории, в которой ставились смертельные опыты на людях. Об этом постеснялись писать в кратком газетном отчете о суде над Берией, опубликованном 24 декабря 1953 года. В приговоре, тем не менее, говорилось: «Установлены также другие бесчеловечные преступления подсудимых Берия, Меркулова, Кобулова, заключающиеся в производстве опытов по испытанию ядов на осужденных к высшей мере уголовного наказания и опытах по применению наркотических веществ при допросах». Что скрывалось за этой фразой и каковы были размах и организационные формы этой деятельности?

В ходе следствия по делу Берии в 1953-м это стало одним из «ударных» эпизодов, хотя подобрались к нему не сразу. Посаженный еще при Сталине в ходе разоблачения т. н. сионистского заговора в МГБ полковник медицинской службы Григорий Майрановский (приговорен ОСО МГБ 14 февраля 1953-го к 10 годам) сам обратил на себя внимание прокуратуры. Весной 1953-го в надежде выйти на свободу он неоднократно обращался к новому министру внутренних дел Берии и в письмах открыто писал о своей «особой работе» в спецлаборатории и упирал на свои заслуги. В первом, из Владимирской тюрьмы 21 апреля 1953-го, он писал: «Моей рукой был уничтожен не один десяток заклятых врагов Советской власти, в том числе националистов всяческого рода (и еврейских) – об этом известно генерал-лейтенанту П.А.Судоплатову» - и заверял Берию: готов выполнить «все Ваши задания на благо нашей могучей Родины». После ареста Берии эти письма попали в руки следствия, и ниточка стала раскручиваться. 18 августа 1953-го дело Майрановского было передано в прокуратуру.

На допросе 27 августа 1953-го Майрановский подробно рассказал, как в конце 1938-го или начале 1939-го обратился к Берии с просьбой разрешить ему проводить опыты над людьми и в результате: «Берия одобрил мое предложение. Мне было поручено провести эти исследования над осужденными».

Теперь настала очередь допросить главного обвиняемого. На прямой вопрос об испытании ядов на приговоренных к расстрелу 28 августа 1953-го Берия ответил: «Не помню». Но после зачтения ему показаний Майрановского понял, что отпираться бессмысленно: «Я признаю, что то, о чем свидетельствует Майрановский, является страшным, кровавым преступлением. Я давал задание Майрановскому о производстве опытов над осужденными к ВМН, но это не являлось моей идеей». Тут же Берию спросили, был ли его заместитель Всеволод Меркулов посвящен в тайну деятельности спецлаборатории. Берия ответил – «безусловно», уточнив, что тот «больше занимался этим». Еще немного подумав, Берия решил, что недостаточно внятно объяснил свою подчиненную роль в этом деле: «Хочу дополнить, что указания об организации спецлаборатории мною было получено от И.В. Сталина и в соответствии с этими указаниями производились опыты, о которых речь шла выше».

К этому времени Меркулов, занимавший должность министра госконтроля СССР, еще не был арестован. Но следствие имело на него виды как на ближайшего сподвижника Берии и пока допрашивало в качестве свидетеля. К удивлению прокурорских следователей, Меркулов на допросе 29 августа 1953-го не только не отрицал наличия в НКВД такой лаборатории, но и взялся теоретически обосновывать ее необходимость. На вопрос, не считает ли он, что эти опыты – преступление против человечности, Меркулов изрек: «Я этого не считаю, так как конечной целью опытов была борьба с врагами советского государства. НКВД – это такой орган, который мог применять подобные опыты над осужденными врагами Советской власти и в интересах советского государства. Как работник НКВД, я выполнял эти задания, но, как человек, считал подобного рода опыты нежелательными». Так в лице Меркулова государство победило человека.

Подобными откровениями свидетель Меркулов проторил себе прямую дорогу в обвиняемые. Генеральный прокурор Руденко 1 сентября 1953-го направил Маленкову справку о Меркулове с просьбой санкционировать его арест как одного из «соратников Берии», руководившего деятельностью секретной лаборатории, где проводились опыты над людьми.

Между тем Берия по ходу дела пытался всячески умалить свою роль в организации и функционировании «лаборатории Икс». На допросе 31 августа заявил: «Майрановского я видел всего два или три раза. Он мне докладывал о работе лаборатории и об опытах над живыми людьми», а санкции на проведение конкретных экспериментов давал Меркулов». Более того, Берия пояснил, что вскоре после своего назначения наркомом он «интересовался этими ядами в связи с наметившейся акцией в отношении Гитлера».

На вопрос, «как вы оцениваете опыты над живыми людьми, тайные похищения и убийства людей», Берия ответил: «Это недопустимые явления и кровавые преступления».

Меркулов, будучи арестованным, на допросе 28 сентября признал, что лично дал разрешение Майрановскому на применение ядов к 30–40 осужденным, пояснив, что никто, кроме него и Берии, не мог давать такое разрешение. Он вновь повторил, что не считает это незаконным, так как речь шла о приговоренных к высшей мере и имелась санкция Берии. Правда, оговорился: «Я, в частности, не предполагал, что эти опыты носят мучительный характер. Я полагал даже, что процедура незаметного отравления осужденного менее мучительна, чем процедура расстрела. Конечно, я обязан был интересоваться деталями проведения опытов и создать в них должные рамки или даже прекратить их вовсе».

Помимо Майрановского, занятого токсикологическими исследованиями, в опытах на людях принимали участие старший химик спецлаборатории Александр Григорович и бактериолог Сергей Муромцев, испытывавший на заключенных ботулинический токсин. Допуск в лабораторию имели: Судоплатов, Эйтингон, Филимонов и начальник лаборатории Аркадий Осинкин. Как пояснил на следствии Майрановский, помимо руководителей НКВД об опытах на людях знали и подчиненные коменданту Лубянки Блохину сотрудники комендатуры: братья Василий и Иван Шигалевы, Демьян Семенихин, Иван Фельдман, Иван Антонов, Василий Бодунов, Александр Дмитриев, которые обычно производили расстрелы, а в случае передачи приговоренных в лабораторию Майрановского были избавлены от необходимости выполнять свои палаческие обязанности. Трудно сказать, были ли они рады этому обстоятельству, не видели ли в Майрановском конкурента, способного «отобрать работу» – заменит пробиркой с ядом их натруженные и мозолистые от рукояток пистолетов руки. И что тогда – увольняться?

Подробно об истории создания лаборатории рассказал комендант Василий Блохин на допросе 19 сентября 1953-го. Берия вскоре после назначения наркомом внутренних дел вызвал его и сказал, что нужно подготовить помещение для производства опытов над заключенными, приговоренными к расстрелу. Блохин датирует этот разговор 1938 годом. Сначала Берия выяснил, нельзя ли использовать для этого помещение в доме № 2 (в главном здании НКВД на Лубянке). Блохин ответил, что такую работу в доме № 2 проводить нельзя и есть возможность оборудовать помещение в другом доме (как явствует из показаний Майрановского, это было здание НКВД в Варсанофьевском переулке). Блохин набросал план и передал Мамулову. Из помещения 1-го этажа было сделано 5 камер и при них приемная.

Майрановский вводил яд заключенным через пищу, путем уколов тростью или шприцем, а также проводил опыты с беззвучным оружием. Блохин рассказал: «При умерщвлении доставленных арестованных путем введения различных ядов присутствовал я, а чаще дежурные, но во всех случаях, когда умерщвление уже было произведено, я приходил в помещение Майрановского для того, чтобы закончить всю операцию. Из управления Судоплатова – чаще других в помещении Майрановского бывал Эйтингон, несколько реже бывал Судоплатов. Во всех случаях умерщвления бывали представители отдела «А» Подобедов, Герцовский, Воробьев». Задания спецотделу, а с 1943-го – отделу «А» подобрать приговоренных для передачи их в лабораторию давали Берия и его заместители Меркулов и Кобулов. Арестованных, подлежащих доставке к Майрановскому, доставляли и размещали по камерам, обязательно с участием работников отдела «А». «После умерщвления арестованных также обязательно присутствовал представитель отдела «А», который на обороте предписания составлял акт о приведении приговора в исполнение, который подшивался работником отдела «А», а также мною и иногда представителем управления Судоплатова. Эти акты хранятся в отделе «А»...»

Блохин пояснил, что умерщвление таким способом приговоренных шло с конца 1938 по 1947 год. Больше всего в 1939 – 1940 гг. около 40 человек. С началом войны это прекратилось, и с 1943-го, когда опыты на людях возобновились, – около 30 человек. Блохин вел тетрадку, куда по собственному почину заносил фамилии подопытных, но в 1941-м сжег ее, потом возобновил записи в 1943-м и, уходя на пенсию в 1953-м, передал тетрадку своему заместителю Яковлеву, а тот с согласия Блохина ее сжег.

В декабре 1953-го Берия и его ближайшие соратники были осуждены и расстреляны. Но расследование прокуратурой истории спецлаборатории продолжалось. Вот что рассказал о своем участии в деятельности спецлаборатории и опытах на людях 4 марта 1954-го на допросе в прокуратуре Муромцев. В 1942-м его вызвал Судоплатов и в присутствии Филимонова предложил участвовать в дежурствах в спецлаборатории. В обязанности входило наблюдение и запись результатов наблюдений. «Лично я, – сказал Муромцев, - участия во введении ядов не принимал». Согласно показаниям Муромцева, почти ежедневно в «Лаборатории Икс» бывал Филимонов, «один раз при мне был Судоплатов (приходил вместе с Филимоновым) – осмотрел обстановку, прошел по коридорчику, посидел несколько минут в приемной, задал несколько вопросов Майрановскому и ушел». Как рассказал Муромцев, он дежурил в спецлаборатории недолго – 2–3 месяца, потом отказался, так как не был «в состоянии переносить эту обстановку»: непрерывное пьянство Майрановского, Григоровича, Филимонова вместе с работниками спецгруппы. «Кроме того, сам Майрановский поражал своим зверским, садистским отношением к заключенным». Некоторые препараты вызывали у заключенных тяжелые мучения. У Муромцева стали портиться отношения с женой (ей не нравилось, что он не ночует дома). Муромцев поговорил с Блохиным, тот доложил Судоплатову, и его не стали больше брать на дежурства. Как пояснил Муромцев, «с Филимоновым я не стал говорить, так как он к тому времени спился».

За время дежурств Муромцева были проведены опыты над примерно 15 осужденными. На вопрос, испытывал ли Муромцев свои препараты, он ответил: «Однажды мне Филимонов сказал, что по предложению Судоплатова я должен проверить действие токсина бутулинуса (так в тексте, речь идет о ботулиническом токсине. – Н. П.) в спецлаборатории, куда я был ими введен для дежурств у Майрановского». Опыт Муромцев провел вместе с Майрановским, токсин был дан вместе с пищей. «Таких опытов было три, кажется, со смертельным исходом. Смерть наступила в течение 48 часов». Во всех случаях наблюдались слабые желудочные боли, тошнота и паралич. Результаты опытов по ботулиническому токсину Филимонов докладывал Судоплатову.

Еще Муромцев вспомнил, как один раз по распоряжению Судоплатова, переданному через Филимонова, он выдал во время войны Майрановскому одну дозу ботулинического токсина для применения, как ему сказал Филимонов, за кордоном, в Париже. Потом Муромцева вызвал Судоплатов и в присутствии Филимонова ругал за то, что препарат оказался не действующим.

Майрановского на допросе 13 марта 1954-го спросили, почему он скрыл, что исследование ядов вел в конце 1938-го еще во внутренней тюрьме. Майрановский признал, что исследования начал в комнате, находящейся в доме в Варсанофьевском переулке, но один раз, когда нужно было проверить какое-то средство, чтобы дать его руководству, производил опыты во внутренней тюрьме НКВД. Григорович стал помогать в дежурствах, когда опыты проводились еще в одной комнате в Варсанофьевском переулке, помогал и В.Д.Щеголев (он в апреле 1940-го в ходе экспериментов отравился и покончил с собой).

Был задан вопрос об опытах с отравленными пулями, и Майрановский рассказал, что опыты им проводились при Филимонове. Участовали сам Майрановский, Григорович, Филимонов и спецгруппа Блохина. Это были облегченные пули, внутри которых был аконитин: «Начали эти опыты в верхней камере в Варсанофьевском переулке, но тогда, когда уже в шести нижних проводились исследования ядов». Майрановский: «В Варсанофьевском переулке, в верхней камере мы проделали опыты, кажется, на трех человеках. Потом эти опыты проводились в подвале, где приводились приговоры в исполнение, в том же здании Варсанофьевского переулка. Здесь примерно было проведено опытов над десятью осужденными».

Производились выстрелы в «неубойные» места разрывными пулями. Смерть наступала в промежуток от 15 минут до часа, в зависимости от того, куда попала пуля. Стреляли в «подопытных» Филимонов или кто-либо из спецгруппы. «Мне кажется, – добавил Майрановский, – Григорович не стрелял, сам я тоже ни разу не стрелял… все случаи при применении отравленных пуль кончались смертью, хотя я вспоминаю один случай, когда подопытного достреливали работники спецгруппы». И был случай, когда пуля остановилась у кости, и подопытный ее вытащил. При опытах с отравленными пулями в подвале присутствовали Майрановский, Филимонов, Григорович, Блохин и его работники из спецгруппы.

Еще Майрановский вспомнил об опытах с отравленной ядом подушкой, что вызывало сон, и о том, как давали большие дозы снотворного, что вызывало смерть.

Ряд преступных эпизодов так и не был расследован. Майрановский на допросе 27 августа 1953-го рассказал, что участвовал в операциях по устранению людей в ходе тайных встреч на конспиративных квартирах. Задания он получал через Судоплатова. Обсуждение предстоящих акций проходило у Берии или Меркулова, и во всех случаях в обсуждении участвовал Судоплатов (иногда Эйтингон и Филимонов). Как пояснил Майрановский, «мне никогда не говорилось, за что то или иное лицо должно быть умерщвлено, и даже не назывались фамилии». Майрановскому организовывали встречу с потенциальной жертвой на конспиративной квартире, и во время еды, выпивки, как он пояснил, «мною подмешивались яды», а иногда предварительно «одурманенное лицо» убивал посредством инъекции. Как сообщил Майрановский, «это несколько десятков человек».

Дал показания о спецлаборатории и Судоплатов. На допросе 1 сентября 1953-го он рассказал, что в курс дела о «Лаборатории Икс» и опытах его ввел начальник 4-го спецотдела НКВД Филимонов, когда его отдел вошел в управление, руководимое Судоплатовым. Работу в «особой лаборатории» проводили Филимонов, Майрановский и Муромцев и отчитывались о ней перед Меркуловым и Берией. Согласно сохранившимся протоколам испытаний, работа началась в 1937 или 1938 годах. Всего сохранилось 150 протоколов.

По свидетельству Судоплатова, Абакумов в 1946-м отдал распоряжение ликвидировать лабораторию, а протоколы испытаний – хранить у себя. И Судоплатов хранил эти документы вплоть до своего ареста в августе 1953-го. После ареста Судоплатова протоколы находились в Генеральной прокуратуре.

В 1954-м папка с названием «Материалы лаборатории Х» была передана из Генеральной прокуратуры на постоянное хранение в КГБ. Ее содержание нынешняя ФСБ хранит в тайне, хотя это противоречит ст. 7 «Закона о государственной тайне», запрещающей засекречивать сведения о репрессиях и преступлениях против правосудия. Интересно, как долго ФСБ намерена хранить в тайне имена жертв преступных экспериментов сталинских чекистов?